Научи меня любить - Каролина Шторм
Мне пододвинули стул, поставили стакан. Я хотела было отказаться, но потом подумала, что это будет выглядеть очень странно: сама же согласилась остаться. К тому же сегодня наливали шампанское. Я и его не люблю, как и алкоголь в целом. Но всё же лучше, чем водка, от одного запаха которой меня воротит.
За столом помимо меня сидело ещё несколько человек: Юрка (Юрец, как его здесь называют), Толик, Евгений с гитарой и… его девушка. Она протянула мне руку, улыбнулась и назвала своё имя. Очевидно, её обрадовало моё появление, так как находиться одной в компании мужчин не очень приятно. По крайней мере, я бы себя чувствовала неуютно на её месте. Но даже из чувства солидарности я не могу ей симпатизировать, потому что она – с ним. И мне грустно всякий раз, как я об этом думаю.
Да, она не виновата в том, что узнала его раньше, чем я. Возможно, если бы они познакомились сейчас, всё могло бы быть иначе. Ну, не может он не замечать того, как я смотрю на него. Как замираю в тот миг, когда он начинает играть. Мне кажется, это понимает каждый здесь сидящий. Каждый – но только не он… Самый молчаливый из всех, кого я здесь видела. Длинная чёлка наполовину скрывает его взгляд, а тень от ресниц спускается вниз, оставляя усталые следы под глазами. Он очень хорош собой. И, по-видимому, совершенно этого не знает.
В коридоре раздался знакомый громкий голос. И следом широко распахнулась дверь, и в комнату вошёл ещё один её обитатель. Вот уж кому самомнения не занимать! Павел Сазонов, первоначально произведший на меня приятное впечатление, в тот же вечер сам это впечатление испортил своей грубостью и резкостью. Да, он, действительно, такой, как о нём говорят. Внешне выглядит щеголем – одет чуть ли не с иголочки, рубашка выглаженная, на брюках стрелочки, ботинки, начищенные до блеска. Я удивляюсь каждый раз, как его вижу здесь в таком образе. Потом вспоминаю, что так он одевается, идя на работу или возвращаясь с неё. А ещё он любит производить впечатление на окружающих. Вот и сейчас, едва поздоровавшись со всеми, проходит к своей кровати и, ни мало не смущаясь, начинает раздеваться. Юра оборачивается к нему:
– Паша, мы тебе не мешаем?
– Нисколько, – Павел совершенно спокойно расстёгивает рубашку, затем снимает ремень на брюках. Я отворачиваюсь, пока краска стыда не залила лицо. Впервые в жизни вижу такого, как он. А Толик поясняет:
– Паша может и догола раздеться. Его ничто не смущает.
А вот к этому я совершенно не готова. Поэтому хватаюсь за стакан, как за спасательный круг. Остальные воспринимают моё действие как призыв.
– Меня подождите, – говорит Павел. – Шампанское кто принёс?
– Кстати, Паша, а что за повод? Ты нам так и не сказал, – вспомнил Юра.
– Повышение по службе, – Павел подошел к столу, достал единственный свободный табурет и поставил его рядом со мной, потеснив тем самым Толика. – Админ увольняется. На его место хотят поставить меня.
– О! – воскликнул Юра. – Это большое событие! Пахан, ты просто молодец! Расскажи, как тебе это удалось?
Павел взял в руку стакан. Осушил его одним махом. Разве можно так пить шампанское? Потом достал сигарету и закурил. Не люблю запах табака. Я отодвинулась немного, насколько позволяло мне пространство. Он бросил на меня беглый взгляд и тут же переключился на Юру. Кажется, я для него не более чем пустое место. И, пожалуй, это к лучшему.
– Я в этом клубе работаю уже два года, – начал Павел. – Начинал, если ты помнишь, – он обращался именно к Юрке, – простым подметалой. Потому что на нормальную должность не брали. Кроме того, меня отчислили тогда из универа, и вопрос о продолжении обучения висел в воздухе. За два года многое изменилось.
– Только не у тебя в голове, – Юра был откровенен с ним, как никто. Вряд ли кому-то другому Павел позволил бы так с собой разговаривать. Но к Юрке у него было особое отношение. Юрка, вообще, всем нравился.
Павел неожиданно усмехнулся.
– Друг, можешь не переживать за меня. Всё в порядке. Я знаю, что мне нужно делать.
И он точно знал. Один выпил почти всю бутылку шампанского, а потом потянулся за второй. Я с опаской поглядывала на него, памятуя, каким он бывает агрессивным. Его голос звучал всё громче, движения становились более резкими, порывистыми. Он постоянно сквернословил и не стеснялся, похоже, никого и ничего. Я ловила себя на мысли, что побаиваюсь его. Его движения, порой совсем не контролируемые, вызывали опасение, что он может зацепить кого-нибудь и вряд ли потом попросит извинений. А ближе всех к нему сидела я. И даже присутствие Евгения меня не успокаивало. Когда Павел совсем разошёлся, вступив в спор с Толиком (а делать это ему, явно, нравилось, судя по лихорадочному блеску в глазах), я поняла, что мне пора ретироваться. Встала со стула и только собралась со всеми попрощаться, как услышала громовой голос Павла:
– Опять пытаешься сбежать? Нет, красота, так дело не пойдёт, – и он, схватив меня за руку, потянул назад. – Ты даже ни одного стакана не выпила.
– Я больше не хочу, – возразила я. – Мне уже достаточно.
– А если я попрошу нашего Евгения исполнить что-нибудь для тебя, – останешься?
Павел смотрел на меня, не мигая. И под прицелом его глаз я ощущала себя неловко. Кто этот человек? Он напоминает мне самого дьявола.
– Велико искушение, да? – он нагнулся ко мне и прошептал. – У тебя всё на лице написано. Можешь не прятаться.
– А ты разве умеешь читать по лицам? – внезапно осмелев, спросила я.
Он улыбнулся и ответил мне: «Умею».
– Тогда прочти что-нибудь на моём лице, – я выпрямилась и гордо подняла вверх голову. Хватит! Не позволю ему себя запугать.
А Павлу, напротив, понравилась моя внезапная перемена настроения. В глазах зажёгся интерес. Он скользнул взглядом по моему лицу, внимательно всматриваясь в каждую его черту, затем спустился ниже. Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Сейчас опять начну краснеть. Но он сам решил меня успокоить, сказав:
– Не нужно бояться, Ксюша. Я всего лишь смотрю на тебя. Обещаю, руками трогать не буду.
От его слов за километр веет опасностью. Он смотрит так пристально, что я ощущаю себя буквально голой. Такой взгляд и под одежду может беспрепятственно проникнуть. Попробуй ему помешай!
Я забыла, что рядом сидят другие люди. Его глаза
