Дочь мента (СИ) - Рахманина Елена

После этого заявления я была способна лишь хлопать ресницами, словно глупая корова. В голове не укладывалось, почему Игорь не передумал жениться. Такого просто не может быть. Я же сказала ему, что изменила… 

Качаю отрицательно головой, точно заводной болванчик.

– Нет, папа, я не пойду за него! – поднимаюсь на ноги, отрываясь от обитого кожей старого кресла.

Подполковник ударяет большим кулаком об стол, так что канцелярские принадлежности подпрыгивают. По телу прокатывается дрожь от собственного бессилия, злости и страха. 

– Сядь на место!

Я смотрю на него испуганно и медленно оседаю обратно.

– Ты будешь делать то, что я сказал! – тон отца не сулил ничего хорошего. Я чувствовала себя обвиняемой в преступлении, которой предлагают сознаться в том, чего не совершала. – До свадьбы поживёшь в загородном доме Лебедевых с матерью Игоря, подготовитесь за месяц к бракосочетанию и станешь замужней женщиной. Потом уже с мужем решишь, будешь продолжать учебу или нет.

Пальцы, белея от напряжения, впились в подлокотник кресла. Я понимала, что если сейчас промолчу, то моей жизнью снова распорядятся без меня. 

– Нет. – Смотрю в глаза отца, вкладывая в свой взгляд всю решимость, на которую только способна. 

Подполковник привстает, упираясь раскрытыми ладонями в деревянную гладь стола, намереваясь продолжить давить на меня. Его лицо и шея багровые от ярости, что клокочет внутри, изливаясь кровью на поверхность кожи. Даже капилляры в белках глаз лопаются, отчего на этом фоне голубая, поблёкшая с возрастом радужка неприятно контрастируют. Отец отрывает одну руку от стола и растирает грудь. Я с ужасом понимаю, что ноги его подводят и он, как сдувшийся воздушный шарик, медленно валится в кресло, задыхаясь.

Пулей выбегаю из комнаты и зову на помощь мачеху, слыша, как бешено от страха бьётся в груди сердце. Татьяна Михайловна со встревоженным видом выходит из кухни с полотенцем в руках.

– Скорую, папе плохо!

Вместо того чтобы исполнить просьбу, она срывается и бежит к отцу, и мне ничего не остаётся, как дрожащими руками нажать на домашнем телефоне «ноль три».

Через полчаса отца забрали на скорой, вместе с ним в машине поехала мачеха, а мне велели добираться самостоятельно. Такси пришлось ждать очень долго, и всё это время я пребывала в неведении о состоянии отца. Мысли путались, воображение подкидывало различные исходы событий. К собственному стыду и ужасу, стоило представить, что отца не станет, вместо ощущения всеобъемлющего страха, который был со мной, когда я поняла, что потеряла маму, на меня снизошло успокоение. Ведь так я обрету свободу.

Областная больница, покрашенные дешёвой краской бледно-зелёные стены отделения кардиологии, медленно рассекающие коридор медсестры, и я, озирающаяся по сторонам, растерянная девушка. Мне повезло, я заметила, как из-за угла показалась мачеха. Завидев меня, она скривила недовольно лицо. Всю дорогу, пока мы шли до палаты отца, она ела мой мозг упрёками, обвиняя в том, что непутевая дочка довела отца до инфаркта. Меня и так мучила совесть за тёмные мысли, а от её слов становилось только гаже. 

Отца продолжали обследовать. Присела в ожидании вердикта врача. Страх сменился стыдом и глубоким чувством вины за то, что моё воображение уже подкидывало варианты будущего без него. Жмурилась со всей силы, словно это могло помочь стереть с роговицы глаз картинку того, как всё может быть, если я останусь без еще одного родителя. Меня даже не удивит, если моего имени не будет в завещании, ведь он планировал отдать меня Лебедевым, зачем в таком случае мне наследство. 

 Доктор то заходил в палату, то выходил обратно, заставляя вздрагивать каждый раз и не позволяя пока зайти, чтобы проведать болеющего. В конце концов, должно быть собрав анамнез, он соизволил объяснить нам ситуацию. 

Слова кардиолога пугали меня набором медицинских терминов, которые раньше я слышала только смотря телевизор. Ключевая фраза «волновать пациента нельзя», произнесенная им множество раз, лишила меня всякой надежды на войну с отцом. 

Беречь и не расстраивать – без конца крутилось в голове. 

Вечером отца навестил Игорь, смотреть на которого не было ни сил, ни желания. Сам же родитель отказывался меня видеть, усугубляя мою вину в сто крат. 

Стоило Лебедеву покинуть палату, как он сразу направился ко мне, пригревшейся у батареи под окном. 

– Радуйся ещё, что я не рассказал Владиславу Николаевичу, что его дочка потаскуха, – подойдя вплотную ко мне, проговорил он мне в самое ухо, вызвав неприятные мурашки. Что же, значит, отец посчитал меня шлюхой, даже не зная всей правды. А после инцидента с Богданом вранье, брошенное Игорю, приняло иную форму.

– Чего тебе от меня надо, Игорь? – спрашиваю, стараясь не дёргаться от отвращения из-за его близости. 

– И где же твой трахаль? –  вместо ответа на мой вопрос он озирается, обводя рукой пространство вокруг. – Использовал тебя разок, и ты перестала его интересовать.

Выведенное им умозаключение так похоже на истину, что ранит больно и глубоко, попадая жалом в самую цель.

Я молчу, лишь с силой кусаю губу, ещё помня болезненное присутствие Богдана в моём теле. Отношение Скуратова ко мне, проявленное минувшей ночью, показало, что я в этой жизни ничего лучше Игоря и не заслуживаю. 

– Пусть ты и считаешь иначе, но я люблю тебя и прощаю за совершённую глупость, а ты будешь послушной девочкой и выйдешь за меня замуж, – произносит он нервно, точно действительно опасаясь, что я откажусь, но разве у меня сейчас есть выбор, когда отец по моей вине лежит в клинике с больным сердцем? 

Мне никогда не понять, как он может простить меня после того, что я ему сказала. И ведь, сжигая мосты, я сделала всё, чтобы обратно дороги не было. 

Глава 8. Богдан

Проснулся утром от барабанной дроби, отбиваемой по металлической входной двери. По ту сторону стоял некогда мой друг, а сейчас уже чужой человек, с которым я не общался тысячу лет. 

– Что ты тут забыл, Рус? – спрашиваю, отворяя дверь. Изучаю его сонным взглядом, пытаясь понять, какого лешего его занесло ко мне домой. 

В мою непроспавшуюся физиономию тут же летит кулак товарища, и я едва успеваю увернуться, получая удар в скулу по касательной. По его неуверенному движению чувствуется, что он давно не боксировал, только поэтому я сейчас не вытираю кровь из носа. 

–   Отпусти! – требует он сквозь стиснутые зубы, после того как я зафиксировал его руку за спиной, прижав лицом к белой стене тамбура.

Отхожу от него на пару шагов.

– Так зачем ты припёрся? – в моём вопросе нет ни дружелюбия, ни былого расположения. Теперь мы с ним по разные стороны баррикад: он строит свою идеальную жизнь в своём идеальном мирке, а я разрушаю всё, что находится рядом.

Руслан смотрит на меня так, будто впервые видит и за нашими плечами нет пяти лет в университете, проведённых бок о бок. Мне известно, что он не понимает причину, по которой я отдалился, но правды ему лучше не знать. В его взгляде отвращение и сожаление одновременно, ведь, по его мнению, я загубил свою жизнь, бросив адвокатуру. Мне казалось, я уже успел заработать иммунитет, видя подобное в глазах старых знакомых, но всё же от близких людей это до сих причиняет боль.  

– Что ты сделал с Ульяной? 

Похоже, подружка Бэмби, имя которой я не сумел вспомнить, донесла на меня своему брательнику. Смотрю на него, размышляя, почему он так печётся о Бэмби и было ли у них что-то. Хотя теперь-то я точно знаю, что до меня с парнями она разве что целовалась. Но, к собственному удивлению, даже мысль об этом почему-то приносит огорчение.

Проходя в квартиру, пропускаю Руслана, доставая из куртки, висевшей в прихожей, пачку сигарет, и отворяю окно в кухне, испытывая острую потребность в никотине. 

– И какие у тебя варианты? – закуриваю, изучая потемневший, грязный снег на улице.