Ева Геллер - Потрясающий мужчина
— Ну и дела, — произнес мужчина рядом с Харальдом. — Она меня больше не узнает.
Харальд ухмыльнулся.
Это был Руфус.
Боже — это был Руфус. Руфус с короткими вьющимися волосами! Руфус с двумя бровями! Руфус без растительности на лице! Руфус в смокинге…
97
— Руфус! — вскрикнула я и бросилась ему на шею. Я чуть было не поцеловала его в губы. Он прижал меня к себе. Почувствовав его мягкую щеку на своем лице, я слегка задрожала. Или это Руфус дрожал? — Руфус! Как ты выглядишь?!
— Хорошо он выглядит, — сказал Харальд. — Джейн Фонда как-то заметила, что хорошая прическа так же важна, как хорошая грудь, — это было написано у парикмахера на настенной тарелке. Джейн Фонда — умная женщина.
— Ты выглядишь просто обалденно! — воскликнула я. Там, где сегодня утром была идиотская челка, теперь у Руфуса был лоб! Вместо волосатой балки над глазами — две брови! Вместо жалких длинных прядей — короткие, свободно лежащие вьющиеся пряди. На месте усов и бороды — гладкая, безукоризненная кожа. — Где вы были?
— У Клиффа, нашего парикмахерского светила. Собственно, его зовут Ричард, — пояснил Харальд и дурашливо завращал руками и бедрами. — Он столь же глуп, сколь ночь черна, но стрижет артистически. Даже я допускаю его до своих волос.
Я не в силах была оторвать взгляда от Руфуса. Он выглядел так здорово, что я больше не осмеливалась притронуться к нему. И какие красивые у него оказались зубы! Подбородок тоже присутствовал. Я уж думала, у него вообще нет подбородка, и поэтому…
— Харальд вел себя совершенно невозможно, — рассказывал Руфус. — Он потащил меня в салон Клиффа, но там сказали, что могут записать меня на стрижку только через две недели. Тогда Харальд закатил скандал.
Харальд продолжал дурачиться:
— Я им сказал: я к вам пришел и требую — создайте мне нового человека! А вы бюрократы и отсылаете его прочь! Разве вы не слышите вопль отчаявшегося?
— Кроме того, Харальд кричал, что это акция по спасению жизни, и если Ричард не пострижет меня — значит, он отказывается помочь человеку, — продолжил повествование Руфус. — Самым удачным оказалось решение все время называть Клиффа Ричардом. Это тому совсем не нравилось.
— Этот Ричард — идиот, — сказал Харальд. — Он ошивается на всех вернисажах и изображает из себя мецената. Думает, тут одного шутовства достаточно. При этом за все время он лишь раз купил картину художника, который переспал с ним. Его художественное чутье не идет дальше постели.
— После выступления Харальда нас сразу же провели к Клиффу. Его ассистенты усадили меня в кресло, будто я манекен, на котором испытывают, как он перенесет наезд автомобиля. Никто не спросил меня, чего я хочу. По меньшей мере половина моих бровей была выщипана специалисткой по этому делу, остальные она миллиметр за миллиметром подрезала. В качестве наркоза они давали мне шампанское, и Харальд все время кричал: «Сестра, еще шампанского, наркоз не действует!»
— Как же я страдал, когда она выдавливала у тебя угорь на носу! Ты бы видел ее лицо! — заливался хохотом Харальд.
— Четыре часа они возились со мной. А через шесть недель я должен прийти снова. Клифф объяснил: если постоянно выщипывать брови, они перестают расти, а если постоянно выдавливать угри…
— Я не могу больше, — застонал Харальд, — мне требуется свежий наркоз!
Руфус пошел на кухню. Я провожала его взглядом, все еще не в состоянии осмыслить, что из звонаря Собора Парижской Богоматери получился такой мужчина, как… да, как Руфус. Он вдруг стал красивее, чем большинство актеров, претендующих на «Оскара»!
Руфус принес средство для наркоза — фирменное шампанское.
— А откуда смокинг? Взял у Харальда?
— Нет, мы его купили, — объявил Харальд. — Я себе тоже купил новый. Вальтрауд сказала недавно, что я не Пикассо и мог бы иногда носить что-нибудь иное, кроме малярных лохмотьев. Я решил сделать ей приятное и рисовать в смокинге.
— У нас в машине есть еще кое-что! — воскликнул Руфус. — Сейчас будет гроза, уже сверкнула молния.
— Но где-то очень далеко. — Прежде чем выйти, Харальд допил свой бокал.
Он вернулся с картонной коробкой — достаточно большой, чтобы перевезти в ней толстого покойника, — и поставил к моим ногам.
— Что это? — обомлела я.
— Это должен объяснить ты, — сказал Харальд Руфусу.
— Это платье, — пояснил Руфус.
Я ошарашенно развернула оберточную бумагу. Под ней оказалась темно-синяя коробка, на которой золотыми буквами было написано «соло донна» и что-то еще по-итальянски или по-французски. Со все возрастающим удивлением я открыла коробку: оно было красное. Красное с голубоватым отливом, не дававшим красному быть ярким и вульгарным. Я вынула его из темно-синей папиросной бумаги — оно было длинным, до пола, с широкой юбкой. И сверху до бедер все отделано розами! На длинных рукавах тоже были розы — шелковые, бархатные, тюлевые, скомбинированные на редкость оригинально. Я чувствовала себя так, словно выиграла большой приз в телевизионной викторине и только могла повторять: «Блеск! Блеск! Блеск!»
— Мы увидели его на манекене в витрине, и Харальд сказал, что это платье для тебя. Поэтому мне захотелось его тебе подарить.
— Ты даришь его мне? Руфус! Оно невообразимо красивое… я только не знаю, когда мне его надевать… у меня никогда в жизни не было такого… я думаю, это бальное платье!
— Это рабочая одежда, — изрек Харальд.
— Рабочая одежда? — Вырез был до талии, на груди лишь узкая полоска, замаскированная шелковыми рюшечками резинка с розой посередине. Я приложила его к себе, вырезом вперед.
— Этого не может быть! — воскликнул Харальд. — Это вырез на спине. Ты что, решила, что мы тебя на панель посылаем?
— Ах вот как! — Спереди оно было значительно более закрытым.
— Харальд хочет, чтобы отель открывался балом, — сказал Руфус.
— Это еще зачем?
— Ради удовольствия, — ответил Харальд. — А теперь я ради удовольствия хочу выпить за счастливый конец.
Это прощальный подарок, подумала я. Прекрасный прощальный подарок. Я прижала к себе чудное бальное платье, а потом прижалась к Руфусу.
— Я так благодарна тебе! — погладила его щеку, его шею, и на мгновение мне показалось, что Руфус поцеловал мою ладонь.
Вдалеке загрохотало.
— Я хочу здесь переждать грозу, — объявил Харальд. — Здесь так уютно сидеть, когда убрали пленку с кресел. И, кажется, я никому не мешаю.
— Я сейчас померю платье, — предложила я.
— Платье я не хочу видеть, — заявил Харальд. — Я знаю, что оно пойдет тебе, пойдет, и хочу увидеть его при соответствующих обстоятельствах. А теперь я желаю видеть молнии и слышать гром. — Он подлил себе шампанского.
