Оливия Уэдсли - Игра с огнем
Сильвестр продолжал настаивать:
— Тебе должно быть ужасно тяжело ничего не делать и постоянно скучать.
Этот разговор был прерван приходом невысокого старого джентльмена с выцветшими усами, в монокле, в довольно поношенном темно-синем костюме. Позади него стояла бледная как мел Сара. Сильвестр удивленно переводил взгляд с нее на неизвестного.
Сара с трудом проговорила:
— Это ваш отец, — и смущенно прибавила, — это — Сильвестр, сэр, это — мисс Сента.
Сильвестр страшно покраснел. Сента широко раскрыла глаза.
— Да, да. Мм…
Он подошел к пораженному Сильвестру и пожал ему руку, потом повернулся к Сенте и наклонился, чтобы поцеловать ее. Сента стойко перенесла фамильярное приветствие. Виктор Гордон откашлялся, улыбнулся, поправил монокль и спокойным деловым тоном спросил:
— Вероятно, вашей матери нет дома?
Посмотрев на своего единственного сына, он сказал:
— Я вижу, что ты пошел на помощь родине.
Сильвестр опять покраснел и затем сказал, предполагая, что в голосе его достаточно решимости:
— Простите меня, если я скажу, что ваш приход требует некоторых объяснений.
— Да, да, естественно, я не могу претендовать на то, чтобы вы меня узнали. Одна Нико может меня помнить. Я приехал из Австралии. Призыв дорогой родины оказался слишком сильным. Каждый жаждет помочь — и вот я вернулся домой.
Он подошел к звонку и позвонил. Когда все еще бледная Сара вошла в комнату, он хладнокровно сказал:
— Принесите, пожалуйста, бутылку виски и содовой воды.
Виски и Клое появились в комнате одновременно. В момент, когда вошла мать, Сильвестр сделал инстинктивное движение, как бы желая подойти и обнять ее. У нее был странный, хотя и достойный вид; она нервно проводила рукой по волосам.
— Итак, ты вернулся, — сказала она свойственным ей неуверенным голосом.
— Да, странник вернулся, — улыбаясь, ответил супруг, подошел и поцеловал ее. — Дорогая, вы не изменились. — Он похлопал ее по плечу и, ласково кивнув ей, обратил все свое внимание на виски.
Сента и Сильвестр с удивлением смотрели на мать. Она холодно встретила их взгляд. В ее глазах уже не было обычного выражения теплоты. На глазах у них Клое становилась чужим, незнакомым ни им, ни самой себе, человеком.
В течение двух-трех часов Виктор Гордон совершенно освоился и заставил называть себя «отцом». Он до ужаса напоминал те клише, в которых патриотизм доведен до крайней степени. Его патриотизм был оскорбителен. Строгим голосом он обратился к Сильвестру.
— Скоро ты увидишь, как твой старый отец пойдет в поход вместе с лучшими сынами своей родины. Какое значение может иметь возраст, когда она призывает.
Сильвестр, глядя на него с отвращением, думал: «Какой фарисей!»
Задолго до окончания вечера содержимое бутылки было доведено Виктором Гордоном до одной трети, и он совершенно размяк.
Когда сэр Поль Тренд вернулся из Вульвича после утомительного дня лабораторной работы, он встретил его подобострастно. Тренд жил у Клое в течение последних десяти лет. Это был один из тех худых, близоруких, непривлекательных мужчин, которые поглощены своим делом и все чувства которых сосредоточены на их призвании. Тренд поселился в Кемпден-Хилле, потому что Тимофей Дин, лучший его друг, математик, в студенческие годы познакомился и полюбил Клое. Когда Дин вскоре после Тренда вошел в гостиную Гордонов, он был встречен главой дома так же, как и Тренд. Но Дин, в противоположность своему другу, не настолько устал, чтобы не проявить некоторого интереса к вновь пришедшему. Он холодно посмотрел на Гордона и отрывистым голосом спросил:
— Простите, но кто вы?
С трудом найдя свой монокль, Гордон ответил:
— Всего только хозяин дома, дорогой сэр.
В эту минуту с блестящими глазами, чуть дрожа, вошла Клое. За ней — Сента и Сильвестр. Обед прошел уныло. Гордон беспрерывно болтал, вмешивался во все разговоры и говорил:
— Я иду на фронт, чтобы меня не смели называть дезертиром.
Сильвестр выразил мнение всех присутствующих, спросив:
— При чем тут это слово?
Клое с отчаянием перебила их.
— Не перейдем ли мы все вместе в гостиную?
Всегда по вечерам мужчины оставались с ней и детьми и продолжали беседу или составляли партию в бридж. Но в этот вечер джентльмены извинились и сбежали в свои комнаты или, вернее говоря, в комнату Тимофея. Тренд угрюмо сказал:
— Мы не сможем здесь больше оставаться.
Тимофей воинственно ответил:
— А я останусь.
Позже он вернулся в гостиную и слушал, как Гордон развивал свою точку зрения об Австралии.
Сильвестр, выведенный из себя, встал, чтобы сказать: «Спокойной ночи». Отец чуть не довел его до бешенства, когда сказал, хлопая его по плечу:
— Твой папаша гордится тобой.
Он пробормотал что-то бессвязное.
Клое пошла вслед за Сильвестром в его комнату. Он стал у окна и резко заговорил с ней:
— Знаешь, мама, мы этого не можем выносить. Я уйду. Он доведет меня до отчаяния.
Мать стояла молча. Она не произносила ни слова, только держала его за руки. Когда Сильвестр услышал ее учащенное дыхание, в нем заговорило желание утешить ее, и он почувствовал себя побежденным.
— Мама, — он привлек ее к кровати и сел там рядом с ней, обняв обеими руками. — Мама, о, он так ужасен! Появиться так внезапно только потому, что это ему нравится. Ввалиться в чужой дом, навязать свою особу тебе, не послав ни одного гроша в течение стольких лет, хладнокровно бросить свою жену в то время, когда ей было так плохо… Мы не должны этого терпеть! Мы не должны терпеть его!
— Мы ничего не можем сделать, — холодно ответила Клое.
— Неужели ты хочешь сказать, что позволишь ему остаться?
— Я не нахожу выхода.
— Но ведь это абсурд. Я никогда не слышал о подобной слабости. Этот пьяница, пропитанный виски, сваливается на голову, спокойно устраивается у нас, а ты, проработав всю жизнь на нас и неся бремя стольких лет, не получив никогда от него ни одного пенни, ты говоришь, что ничего не можешь сделать, чтобы от него избавиться. Черт побери!..
Клое поднялась. Она выглядела очень хрупкой и бесконечно утомленной.
— Дарлинг, я сделаю все, что смогу. Только не настаивай сегодня.
— Боюсь, что если не настаивать, то ты не сумеешь противостоять, даже если это будет необходимо.
Открылась дверь. Вошел отец.
— У меня нет колодки для башмаков. Всегда имей такие штуки для башмаков, мальчик мой. Если можешь, дай мне одну из твоих колодок.
Он порылся в шкафу Сильвестра и, держа левую колодку, взял Клое за руку.
— А теперь идем спать.
