Развод и прочие пакости (СИ) - Рябинина Татьяна
Любить – прекрасно. Но как страшно терять... Я это знал. Наверно, поэтому и боялся полюбить снова.
СЛЕДУЮЩАЯ ПРОДА В ПОНЕДЕЛЬНИК ВЕЧЕРОМ
26 и 27 августа скидка 20% на мои книги (ссылки не даю, они не работают отсюда)
Анна Жилло:
Коник-остров. Тысяча дней после развода
Терпкий запах тиса
Третий шанс
Клин клином: рецепт счастья
Татьяна Рябинина. Теща горного короля
Глава 18
Читка всегда была моей фишечкой. Над техникой и нюансами приходилось работать, это давалось тяжелее. А вот открыть любые ноты и сыграть так, словно уже раз в третий или пятый – запросто. В музыкалке, особенно в младших классах, часто филонил, когда задавали что-то на разбор. Работал дома над старым, а новое с нахальным видом играл с листа.
Уверенное чтение пошло мне в плюс, когда пришел в оркестр. И в Александринку, и сейчас. Умеешь читать – значит, быстро освоишь всю рабочую программу. Уже через две недели выпустили на концерт, а потом взяли и на гастроли. Но это не означало, что я полностью вошел в репертуар.
Вот и сейчас пришлось играть то, что толком еще не проработал. Нигде мимо нот не налажал, но краем глаза видел, что Карташов иногда морщился. Ну да, кое-что звучало сыровато.
- Феликс, тут поработай, - сказал он тихо после «Интродукции» Элгара. – Пока не вывозишь.
Это было справедливо, но все равно обидно. Я всегда был самолюбивым перфекционистом, если поскрести. Ария частенько надо мной посмеивалась, когда я долбил одно и то же по сто раз. А Лика просто удивлялась, хотя редко слушала мою игру. К классике она была абсолютно равнодушна. Если я плотно занимался, или не приезжала, или уходила в другую комнату и надевала наушники. А на концерте побывала ровно один раз, когда меня пригласили в сборник Филармонии. Это надо было понимать как великую жертву.
На второй бис мы играли «Маленькую ночную серенаду» Моцарта с соло Ирины. Марков показал, что это последний номер. Обычно ориентировались на интенсивность аплодисментов, но не больше трех. В этот раз аплодировали средне. Финальный поклон, и тут дирижер традиционно должен пожать руку первой скрипке. Точнее, поцеловать, потому что дама. Рутина – но я буквально почувствовал ее напряжение.
Тогда, в Гонконге, Карташов и Лабудинский загораживали ее, сейчас мы сидели немного под другим углом, и я видел ее лицо – в профиль. И упрямо приподнятый подбородок, и натянутую улыбку.
Интересно, привыкнет ли она, справится ли? Или все-таки не выдержит и уйдет? Наверно, ей было бы легче, если бы ушла. Но я поймал себя на том, что не хочу этого.
Когда в Гонконге мы садились в самолет, она была для меня практически чужим человеком. Малознакомым. Да, я сочувствовал ей, но, наверно, так сочувствовал бы и кому-то другому. А в ходе дорожного разговора, который начался как-то сам по себе, Ирина раскрылась с неожиданной стороны. С каким теплом она говорила о своем прадедушке. А о скрипке! Лоренцо – как живое существо. Ну да, для меня виолончель тоже была живой, и я с ней иногда разговаривал, но имени ей не придумал. А еще мы говорили о детстве. Наши детские воспоминания, хоть и не общие, но все равно где-то соприкасались, переплетались, и это было приятно.
- Феликс, не подкинешь до Восстания? – попросил Карташов, когда мы переодевались после концерта.
Крюк был небольшим, я согласился.
- Послушай, - сказал он, едва мы выехали на Невский. – Я понимаю, не мое дело, но… зря ты это.
- Что зря? – не понял я.
- Маркова. Она, конечно, женщина красивая, и Антоша с ней очень нехорошо обошелся. Только…
- Володя, без обид, но это точно не твое дело, - отрезал я.
Какая-то гаденькая часть меня хотела узнать, что это за «только», однако я не пошел у нее на поводу. А вот Володя уже реально бесил. Он был старше меня на шесть лет, но вел себя как мудрый дедушка, поучающий внука-несмышленыша. Ну да, формально мой непосредственный начальник и голос за меня отдал на прослушивании. Я не собирался с ним ругаться, однако границы стоило уже обозначить.
- Окей, заткнулся, - Карташов поднял руки с растопыренными пальцами. – Только одно скажу и все, молчу. Шепотки про вас уже пошли, а Марков Иру просто так не отпустит. Я его знаю пятнадцать лет, в один год в оркестр пришли, еще когда он флейтистом был. Как профессионал он прекрасен. Как человек… ну ты сам понимаешь. Плюс себе на уме и злопамятный, как слон. Просто дружеский совет, будь поосторожнее.
- Хорошо, я понял.
К счастью, развивать тему дальше Карташов не стал, да и ехать было недалеко. Но настроение испортилось капитально.
Значит, шепотки пошли. И почему я не удивлен?
Совет быть поосторожнее, с одной стороны, был вполне разумным. С другой, здорово раздражал. Нет, я не собирался заводить никаких отношений с Ириной. Не то что идти, даже лежать в эту сторону не собирался. Но только потому, что это было не нужно мне самому, а не потому что так посоветовал мудрый дядя Володя.
Дома обнаружилась Лика и адский венгерский гуляш. Она обожала острое, я – нет. Но ей, походу, не было до этого никакого дела. Наверно, впервые я пожалел, что дал ей ключи. Уже не раз она заявлялась вот так – сюрпризом. Хотя сейчас я точно предпочел бы побыть в одиночестве.
- Лика, - попросил, уже предчувствуя ссору, - пожалуйста, не обижайся, но давай ты будешь меня предупреждать?
- Вот так… - прямо ледяным холодом повеяло. – Думаешь сделать любимому мужчине приятное, а ему это нафиг не надо. У него все по плану, по расписанию, по предварительному соглашению. Ну извини.
Развернувшись, как солдат на плаце, она ушла в прихожую. Наверно, надо было пойти за ней, остановить, попросить прощения. Хотя, собственно, за что?
Дверь оскорбленно хлопнула.
Прекрасно… Ну и денек сегодня.
Сдвинув гуляш на край плиты, я достал кастрюлю под пельмени. Сгорел сарай – гори и хата.
Глава 19
Я терпеть не мог опаздывать. И в этом, по мнению Арии, тоже была моя душность. Потому что она опаздывала всегда и везде. Не по наплевательству, а по полному отсутствию чувства времени. На работу, кстати, тоже, но там баг превратила в фичу. Танцоры переодевались и, чтобы не тратить время, без нее начинали разминку. Ну а я всегда выходил из дома заранее. Иногда так встревал в пробки, что еле-еле успевал. Но чаще приезжал раньше всех.
Вот и сейчас вошел в репетиционный зал, когда там еще никого не было, только альтистка Лена Вишневская, ответственная за нотный шкаф, раскладывала партитуры.
- Привет, - кивнула она и поставила пачку на пюпитр.
Сверху оказался все тот же злосчастный Элгар. Подстроив виолончель, я открыл ноты и начал проигрывать то место, которое никак мне не давалось. Почему-то с этим композитором у меня не складывалось. Романтик, легкий, воздушный, а из-под смычка ползла какая-то глина.
- Ты тут слишком давишь, поэтому четвертные передерживаешь. Звук получается смазанный, жирный.
Оборвав пассаж, я повернулся к двери. Ирина стояла на пороге, и, похоже, слушала уже давно. А я и не заметил.
- Давай вместе попробуем.
Подойдя к своему пюпитру, она достала скрипку, открыла ноты и быстро проиграла коварный кусок. Виолончельный пассаж в скрипичном исполнении звучал странно и непривычно, но я понял, что она имела в виду. Мы сыграли его вместе, сначала в унисон, потом каждый свою партию.
- Ириш, ты решила и мою группу себе под крыло взять? Привет.
- Привет, Володь, - улыбнулась она и положила скрипку в футляр. – Нет, мне и своей хватает. Просто показала кое-что. Универсальное.
- Спасибо, - спохватился я.
- Да не за что. Пойду кофейку перехвачу, пока время есть.
Ирина вышла, а Карташов посмотрел на меня выразительно. Мол, я тебя предупредил, но если не понял – что ж… вольному воля.
