Слепое пятно - hey jenn
Вторник. Сейчас.
Солсбери зажег сигарету прямо в кабинете, пододвинув пачку в мою сторону.
Я приняла своеобразное угощение и чиркнула зажигалкой, не задавая лишних вопросов о разрешении.
— Что это было? — глубокая затяжка, медленный выдох в потолок.
Горькая усмешка. Тяжелый вдох. Неприятное замирание сердца. Закрываю глаза и встаю с дивана. Неуверенно поднимаю край толстовки одной рукой, пока второй чуть спускаю леггинсы.
Открываю для Солсбери вид на горящую кожу подвздошной кости с самой большой ошибкой — татуировку «ни о чем не жалей», сделанную его почерком.
— Это не всё, — качаю головой и болезненно улыбаюсь, не решаясь посмотреть на доктора.
Полтора года назад.
Микеланджело нежно качал Эмму на руках, не сводя с нашей дочери счастливых глаз ни на секунду.
Он был хорошим отцом. Он, вообще, всегда был тошнотворно хорошим. Это была его маска, которая давно вросла в лицо.
— Наверное, — говорю тихо, чтобы не будить девочку, — я всё-таки поеду.
— Хорошо, — он улыбается и даже не думает меня отговаривать, обвинять или напоминать, что я итак только недавно вернулась домой, — здорово, что у тебя появились новые друзья на другом континенте.
Мне хочется что-то в него швырнуть. Закричать, ударить, сделать больно, рассказать, что я изменяла ему всю экспедицию. Увидеть его разочарованным и злым, приближенным к себе, другим.
Но ребёнок на его руках останавливает меня: неосознанно бережет иллюзию нашей семьи.
* * *
Я не стала предупреждать Аманду о том, что передумала и все-таки прилечу на праздник.
Тем более, что прибуду в Нью-Йорк я как раз в разгар её дня рождения: это будет хороший сюрприз — меня никто не ждёт, хотя многие предлагали помочь покрыть сумму перелёта. Они думали, что дело в деньгах, а не в моем чувстве вины, что я оставила семью и дочь сразу после рождения.
Попросила у Роба адрес под предлогом заказа цветов.
* * *
Доехала на такси и поднялась на этаж: счастливые визги Аманды, её радость и крепкие объятия, небрежно скинутые кроссовки. Ещё никто не знает, что я здесь. Сердце безумно колотится от всеобъемлющей любви к подруге и месту, где меня ждут.
От предвкушения всю трясет, словно день рождения у меня: знаю, как группа обрадуется. Снесет меня морем возгласов и штормом ласковых рук.
Но больше всего я хочу увидеть Брайана, прижаться к нему и забыть о всём плохом.
— Смотрите, — смеясь верещит Аманда, вытягивая меня в центр гостиной, — какого мне курьера принесло!
Счастливые визги, довольный свист и громкие аплодисменты, несущиеся навстречу друзья. Но меня здесь больше нет. Меня нигде нет.
Брайан стоит у подоконника в обнимку с эффектной блондинкой модельной внешности. Длинные волосы, голубые глаза и пухлые зацелованные губы. Платиновое обручальное кольцо на длинном безымянном пальце.
Топ телесного цвета, подчеркивающий изящность осиной талии. Джинсы на низкой посадке, открывающие обзор на просвечивающие подвздошные кости.
И утонченная татуировка на бархатной коже правой косточки — «ни о чем не жалей» болезненно знакомым почерком.
Мой мир останавливается, а сердце разбивается на тысячи маленьких осколков. Больше не существует ничего. Только она и её тату.
9 — в тоскане шесть утра
Полтора года назад.
На хрупких лопатках сменяются десятки рук: я автоматически обнимаю их в ответ, но меня здесь нет.
Не смотрю на их лица. Не понимаю, кто находится рядом. Реальность уходит из-под ног. На смену внутренней любви приходит холодная пустота. Уже даже не боль.
Брайан подходит вместе с ней. Его рука нежно придерживает осиную талию: ни на одной части этого бархатного тела нет синяков или шрамов. Которые, не без его помощи, теперь есть у меня. Ненависть заполняет каждую клетку тела, ослепляет и сжигает изнутри.
— Привет, — она тепло улыбается и без приглашения тянется в объятия. Все вокруг её обожают, одобрительно смотрят, любуются излучающим светом, — Я — Клэр, много о тебе слышала.
Блондинка обнимает меня и мягко поглаживает по спине. В нос бросается знакомый запах. Тот самый, который я уловила от Брайана в отеле, прячась в его груди от всего мира. Хвойная песнь с ароматом сандала.
Он был со мной после неё.
Вторник. Сейчас.
Солсбери мягко взял меня за ладони, осторожно возвращая в реальный мир. Мы оба удерживали сигареты губами, внимательно вглядываясь в глаза друг друга. Я искала в них сожаления, а он снова смотрел за моей реакцией.
— Мисс Магуайр, Вы должны кое-что знать.
Живот вмиг скрутило. По всему телу расползлось тошнотворное напряжение.
Он усмехнулся и отпустил мои руки, стряхивая пепел в декоративную чашку. Я ждала продолжения, пыталась успокоить подступающую к горлу панику, пока он молча наблюдал за моим состоянием. Когда эмоции достигли своего пика, и я больше не могла держать себя в руках, он вдруг улыбнулся.
— Я дал Вам свое пальто не из жалости. Это — воспитание, которое мне привили родители.
— Вы… — слова словно прошли мимо меня, они не сразу уложились в голове, и я несколько раз повторила их про себя, чтобы понять суть, — Вы что?
— Любой человек на Вашем месте получил бы от меня верхнюю одежду, будь у меня шанс обеспечить ему тепло и сохранение здоровья.
Я нервно рассмеялась и упала на диван, дрожащими руками скидывая пепел в чашку вслед за ним. Этот человек поможет мне тронуться окончательно.
— Зачем Вы это сделали? — хихикая, спрашиваю, не в силах затянуться сигаретой.
— Как минимум, чтобы Вы перестали демонстрировать мне свои части тела. Не сказать, что они у Вас плохие, но я решительно против такого быстрого развития отношений, — безоружно поднимает ладони, вызывая мой искренний смех, — а как максимум, хотел сбавить градус подступающей истерики. Я рад, что Вы нашли в себе силы открыться по-настоящему, написали и не отменили сеанс с утра пораньше. Не хочется, чтобы Вы снова закрылись.
— Сегодня я встала в семь. Не знаю, почему не отменила запись, — грустно улыбаюсь и тушу сигарету о белизну фарфора, — не приходило в голову.
— Вы — не бездонная прорва, Мисс Магуайр. Невозможно бесконечно копить боль и разочарование. Даже самая сильная психика, стальная выдержка и терпение требуют разгрузки.
Полтора года назад.
Роб поставил специально подобранный под день рождения подруги плейлист — теперь почти каждый пускался во все тяжкие, устраивая какое-то негласное танцевальное состязание. Веселье было повсюду: кто-то залезал на кухонный островок, изображая соблазнительную грацию.
Некоторые прыгали на диване, строя из себя рок-музыкантов,
