Прости грехи наши… Книга первая - Елена Дмитриевна Фетисова
– Папа, папочка, не надо, – тянул он его за штанину, – Не бей мамку!
Донесшийся до пьяного сознания Василия плач сына еще больше взбесил его.
– Ах ты, проклятый подкидыш, – схватил он его рыжие пряди, – Перечить мне вздумал, – Раз-да-влю! – заорал он.
Ванька завизжал в испуге, Анна, забыв о собственной боли, бросилась на мужа, толкнула эту безжалостную громадину, что было силы, и вырвала мальчика из его огромных лап.
Ванька, дрожа всем своим слабеньким тельцем, выбежал в сенцы.
Между тем, Василий упал на этот раз, задев ведро с рыбами. Мальчик слышал, как хрустнули они под его трактористскими сапожищами. Ребенок заплакал еще сильнее: ему было жалко мать, себя и раздавленных пескарей.
Анна была, уже у двери, когда ополоумевший Василий схватил недопитый Ванькою стакан с молоком и кинул в жену. От неожиданности и чересчур сильной боли женщина не закричала. Она медленно осела на пол, алая кровь брызнула на ее черные блестящие волосы. Васька что-то невнятно пробубнил, покосившись на притихшую жену и махнув рукой, скрылся, пошатываясь в горнице.
Ванька кинулся к матери. Глаза ее были полуприкрыты, слегка дрожал рот.
– Мама! – рыдая, тряс он мать за плечо, – Вставай, мамка, он ушел!
Анна безразлично глянула на сына.
– Тише, сынок, тише… Мне больно…
– Ты что ж творишь, Васька?! – качала головой Дария, – Показал тебе нехорошую дорожку Прохор. Сам почти уже пять лет как в земле лежит, и тебя она к добру не приведет. Опомнись, пока не поздно, сынок…, – надломленным голосом простонала бабка.
Василий, угрюмый, склонившись над миской, не поднимал глаз.
– Над кем издеваешься? – причитала мать, – Дите свое пожалел бы…
При последних словах Василий, казалось, вздрогнул. Он перестал жевать, отодвинул в сторону еду, и, вытерев ладонью губы, еще больше насупился, молча уставившись в засыпанный крошками стол.
– А Анну почто изводишь? – не унималась старуха.
– Где она? – наконец отозвался его хриплый голос.
– Где, где…. На покосе, где ж ей быть, – затараторила снова Дарья, – Разукрашенная пошла. Людей бы постыдился. Ох, Василий…, – тяжело вздохнула женщина, – К чему же все это приведет?..
– Сама виновата. Пусть под горячую руку не лезет…, – прервал он ее стенания.
Солнце пекло нещадно.
– Ох, и июль выдался, бабоньки! – заломив руки за голову, томным голосом проговорила одна из женщин. Она смачно потянулась и плюхнулась разомлевшим телом в, только, что прибранное сено.
– Да, небо к нам благосклонно в этом году. Дает время с делами управится, – согласилась с нею другая, – Помнишь, что творилось прошлым летом? – спросила она притихшую соседку, – Эй, Дусь, ты что, заснула?
Дуся, прикрыв глаза, подняла повыше подол платья и, распластавшись в ароматном стогу, подставила себя солнцу.
– Ох, и устала я, бабоньки, – вместо ответа сказала она, – Мочи моей нет…
– Мужичка б сюда хорошего, – пошутил кто-то из женщин, – Глядишь, сразу б и ожила! – засмеялись дружно колхозницы.
– А я, может, и не прочь, с хорошеньким-то…, – махнула загорелой ножкой Дуся. Ее разрумянившееся лицо расплылось в широкой улыбке. Звонкий хохот снова разлился над лугом.
И, только, Анна, пристроившись в сторонке, на скошенную колючую траву, молчала. Казалось, она не слышала и не видела одновременно.
– Нюр, ты чего? – толкнула ее в локоть одна из женщин.
Анна вздрогнула и повернула голову.
– Ох, твою душу…, – выругалась обозвавшая ее, – Изверг, а не мужик у тебя, Анна. Сколько синяков ты от него сносила, а я все привыкнуть не могу,– скрипнула женщина от досады зубами, выплюнув смятую травинку на землю, – Да, он ногтя твоего не стоит, подлец!
– Это уж точно, – подхватили, закивав головами другие, – Ни ребенка, ни собственную мать не щадит. И как ты живешь с ним, Анна?
Несколько пар любопытных глаз устремились на нее в ожидании ответа. Но Анна упрямо молчала, да и что она могла сказать? Что когда-то без памяти любила его, да и он, наверное, тоже…
Когда-то… «Боже мой!», – подумала она, – «Как же это было давно…». Этой весной ее Ванечке исполнилось семь.
«Ее Ванечке…», – нет, она не оговорилась, сын был, только, ее. Хоть ласковый, ничего еще не понимающий мальчик звал его отцом, любил, несмотря ни на что, Василий, до сих пор, не смирился с судьбою. Воевал с нею первобытно, жестоко. Он не мог не понимать, что следы его бессмысленной борьбы ложатся непосильной ношей на плечи близких ему людей, но и отказаться от нее не мог видно тоже… «Какая нелепость»,! – содрогнулась Анна от собственных мыслей.
– Разве это жизнь, – судачили между тем женщины, – Распустила его окаянного, вот, он и катается на тебе. Ушла бы, Анна, от него, проучила бы стервеца…
Анна будто очнулась от сна, вяло спросила:
– Куда? Куда я пойду, бабы?
– К председателю, в сельсовет, – не унималась Дуська, – Глядишь, и помогли бы чем.
– Да, кому нужна чужая беда? – горько проговорила Анна, – Председателю? Ой, не смешите меня. У него плана на алкоголиков нет…
– Может, ты и права, Анька, но, только, и это не дело. Да, ты хоть попробовала бы…, – уже не так настойчиво советовала женщина.
Смуглая, уже немолодая крестьянка посмотрела на Анну сощуренными от солнца глазами.
– Не сочти меня злой, Нюра, только, не любит он дитя ваше, не любит…. В чем уж у вас там секрет не знаю, – женщина покачала головой, окинула ее испытывающим взглядом.
Анна устала от всего и не отвела глаз.
– Да, какой там секрет! – вспыхнула Дуська, – Не наводи тень на плетень, тетка Клава. Ванька, вылитый Василий, такой же рыжий и курносый. Просто хамло твой мужик, Анна, и никаких секретов!
– О чем спорите, бабоньки?
За разговором не заметили подошедшего Николая. Мужчина, важно надвинув картуз на глаза, выпятил вперед, торчащий из-под расстегнутой рубахи живот.
– Ни рановато ли загорать собрались? – шлепнул по коленкам он Дусю.
– А ты нам что, расписание принес? – смахнула брезгливо она его руки.
– Топай, Никола, дальше, ты нам не указ! – зажужжали женщины как встревоженный улей, и, только, одной было все равно. Он заметил это и подошел ближе.
– А вот, Анна, со мною, наверно, согласная, – не скрывая ехидства, сказал он, – О-о, – протянул Никола, заметив радужные разводы на ее лице. – Красивая-то, какая ты, сегодня, Ань!
Женщина потупила от стыда глаза в скошенную траву, на кустик привядшей земляники.
– Налюбезничалась вчера с муженьком-то, – зло пошутил он.
– А ну, пошел отсель, ирод косолапый! – взяла воинственно грабли Дуся, – Ишь, явился зубоскалить над чужой бедой!
– Поддай, поддай ему, Дуська! – наперебой зашумели колхозницы, – Пускай неповадно будет, над женской долей потешаться!
Пока бабы горланили, седая тетка Клава, приметила валявшуюся неподалеку жирную крапиву. Она подняла не
