Стилист (СИ) - Лось Наталья

Марусина мама ничего не знала про Рембрандта. Она не смогла достойно оценить его знаменитую композицию «Возвращение блудного сына». Какой-то хилый мужичок стоял на коленях перед дочкой Машей, сверкая босыми ухоженными пятками.

— Что тут у вас делается? — бодро поздоровалась Валентина Петровна.

Маша подняла заплаканное лицо и растерянно ответила:

— Обои клеим.

За спиной матери маячил незнакомый мужчина с чемоданом на колёсиках.

— Маша, поговорить надо! — каким-то чужим голосом сказала удивлённая мама.

— Алик, пойди на кухню, поставь чаёк, — как можно спокойнее попросила Маруся.

— Да, там одному не справиться, — выразительно посмотрела на своего спутника Валентина Петровна.

Юрик с Евгением Мартыновичем направились на кухню, два раза закипятили чайник и никак не могли начать разговор между собой, пока мать с дочкой разговаривали возле ободранных стен, подготовленных к оклейке.

Евгений Мартынович прикрыл дверь и вкрадчивым голосом спросил:

— У вас как, серьёзно? Валя мне ничего про жениха дочкиного не говорила, пригласила погостить. Я рассчитываю побыть здесь недельку-другую. Двум парам здесь будет тесновато. У тебя есть место, куда бы ты свою Машу отвёз на эти две недельки? Я могу помочь снять квартиру. Тут у меня друг хороший есть, уезжает в командировку…

— А вы сами не хотите к этому своему другу? Вам как-то удобнее быть у друга, нежели нам, чужим, — спокойно возразил Юрик.

— Тонкости тут некоторые есть, — усмехнулся Евгений Мартынович. — Меня ведь в гости пригласили. Мы люди не очень молодые, но ещё ищем своё счастье. У меня очень серьёзные намерения в отношении Валентины. Я рассчитываю, что здесь будет мой дом…

Валентина Петровна сидела с дочкой на супружеской кровати и говорила нервным срывающимся голосом:

— Доченька, он положительный. Отставной военный. У него такие влиятельные друзья. Я чувствую людей. У меня дар такой есть.

— Мама, какой дар! Какой Евгений Мартынович! Ты его не знаешь. Знакома пару недель.

— А своего сколько знаешь? Что ты можешь рассказать о нём? А привела домой. Вы что, спите вместе?

Она и не слушала, что пыталась сказать ей Маруся. После шквала вопросов попросила:

— Сходи к Нюське переночевать, а завтра разберёмся.

— Клей пропадёт, — вздохнула дочь и медленно вышла из комнаты. Она ещё никогда не чувствовала себя такой чужой в этом доме.

16. Изгнание

Маруся появилась на пороге кухни с большим пластиковым пакетом и подушкой под мышкой. Пошарила рукой в шуфлядке кухонного шкафчика и позвала своего Алика:

— Одевайся, пойдём отсюда.

Он послушно встал, ни о чём не спрашивая, пошёл за своей воспитательницей, бросив на ходу:

— До свиданья.

— Всего хорошего, — отозвался Евгений Мартынович.

— Козёл, — с чувством произнесла Маруся так, чтобы гость услышал.

— Куда мы идём? — спросил Юрик, когда дверь подъезда захлопнулась за ними.

— Будем культурно бомжевать, — с наигранным весельем отозвалась Маруся.

Шли они около получаса. Путь закончился возле кооператива гаражей. Предъявив вахтёру пропуск, Маруся смело двинулась по знакомой дороге до отцовского гаража, где стоял видавший лучшие времена «фольксваген». Бросив подушку и пакет с пледом на заднее сиденье, воспитательница гордо хлопнула ладошкой по капоту:

— Это батькин. Водить я не очень умею, но являюсь полноправной владелицей машины. Это единственное место, где мы можем переночевать.

— Так ещё рано, светло.

— Можно музыку послушать… Поговорить… На улице холодно. И ты одет не по-людски.

Она повернула ключ. Засветилась панель.

— Я тут иногда просто сижу, мечтаю. Представляю, что несусь по дороге к удивительным переменам.

— А бензин есть?

— Мало, но в багажнике должна быть канистра. Батька всегда возил с собой.

Залили в бак пять литров, и Стилист сел на водительское кресло.

Из радио неслось вкрадчивое начало «Каравана» в исполнении Эдди Рознера. Шуршал песок под ногами у верблюдов, скрипели ремни, и звенел ржавый колокольчик, создавая ритм для бархатной трубы. Караван шёл, приглашая за собой. Важно было пристроиться к нему, хоть в хвост.

Юрик довернул ключ, плавно выжал сцепление, и через пять минут они уже мчались по направлению к кольцевой дороге.

— Дядечка этот показался мне неправильным, — вдруг сообщил он.

— А что тебя насторожило?

— Сказал, что ваша квартира будет ему домом. Слишком скорый, напористый, я бы сказал, циничный. У него что-то на уме своё.

— Мать сказала, что он — бывший военный, надёжный человек.

— Да ведь это схема брачного афериста. Живёт в другом городе, называет себя военным и обязательно из какой-то важной свиты. Такие прикидываются командировочными, или отпуск у них заслуженный. Ласковые, любвеобильные. Женятся. Ну, а потом — разные бывают варианты. Чаще всего квартира уплывает. Мать твою спасать надо от такого надёжного.

Стилист уверенно вёл машину. И так же уверенно говорил. Маруся видела, как он аккуратно переключает скорость, следит за дорогой, за знаками. И разговор у них шёл на равных.

— Да как её спасать? Она у меня бог, царь и герой. Слова поперёк не скажи. И всё, что я говорю, — сделает наоборот. А ты откуда знаешь про брачных аферистов?

— Действительно. Откуда? — пожал он плечами.

— Мы за городом. Может, у тебя дача тут где-то? — предположила Маруся.

— Надо вести разговор, и пусть музыка играет. Куда нас дорога приведёт — не знаю, но я её помню. Рассказывай что-нибудь. Про себя. Как мы с тобой дружили раньше. Расскажи мне про это.

Маша растерялась. Чтобы машина ехала, надо говорить.

— Я в детстве была неуклюжей, нерасторопной. Меня за это дразнили. Волейбол, бадминтон, вышибала, казаки-разбойники — всё, во что играли в нашем дворе, обходилось без меня. Со мной всегда проигрывали. На каток плелась позади всей компании. Кралась как ворюга, чтобы не прогнали. Там сторожила рюкзаки, потому что кататься не умела.

— А помнишь, как мы тебе коньки надели и возили по катку по очереди?

Маша вздрогнула. «Кто кого возил? Что он вспоминает?».

— Да, вы меня возили, даже когда я упала. Особенно старалась Людка из седьмого «Б». Она так громко смеялась надо мной, что после катка пришла домой хрипатая, голос сорвала.

— Вовсе не над тобой. В тот день я на каток пошёл в одежде сестрички. Мы дома часто с ней играли в переодевания. У меня такой тоненький голосок был. И я любил дурить публику. Надену юбочку, колготки её и всё что полагалось, — лифчик под блузку. Её подружки губы мне накрасят, клипсы повесят, и я с ними по улице иду, попой кручу. Наверное, это выглядело пошло, но зато очень весело. Вот в тот день на каток я пошёл в сестричкином пальто. Кривлялся перед девчонками — вот они и смеялись. Ты что, не помнишь?

— А ты в коньках до катка добирался или переодевался?

— У меня нога уже большая выросла, мужские ботинки выдали бы, что я совсем не девчонка. Пошёл на коньках. В белых фигурках. Ноги болели страшно. Я отдыхал на валиках из снега вокруг катка и вдоль тротуаров. Постепенно отставал от своей компании. Искал путь покороче, чтобы напрямую догнать их. Через дворы. А там меня схватили…

Голос у Стилиста дрогнул. Машина стала замедлять ход. Маруся видела, что ему очень трудно справиться со своими воспоминаниями.

— Повалили меня в снег возле лавочки. Я кричал. Но никто меня не спас. Четверо отморозков избили меня. А потом надругались. Я едва добрался домой, скрывая слёзы, боль и обиду. Но не это было самым худшим. В школе узнали. Вот точно говорят: не рассказывай лучшему другу то, что может узнать враг. Так что твоё розовое детство — просто малина по сравнению с моим.

Первый снег, который застревал на обочине в жухлой траве, украшал белой каймой грязную бетонку.

Маруся попыталась увести его от мрачной темы:

— Ты любишь первый снег?

— Что-то в нём есть от надежды. Закроет всю грязь, и кажется, что с чистого листа начинаешь. Но может растаять и смешаться с прежней грязью…