Бандитский подкидыш (СИ) - Шайлина Ирина

Сим карта из моего телефона вытащена, для безопасности. Но он заряжен, и я могу читать книгу, пока Лев спит. Он устал плакать, надеюсь, спать ещё долго будет. Если проснётся, то бутылочка у меня уже готова. Я многое умею теперь с ребёнком.

Тот, кто поднимается по лестнице, меня не видит. Если только специально смотреть. Да и зачем лестница – лифт есть. Но я слышу шаги по ступеням. Не боюсь их – шаркающие. Человек либо пьян, либо просто очень стар. Я не ошиблась – старушка.

Она увидела меня, потому что на каждом пролёте стояла и долго отдыхала. Посмотрела на меня. Не просто посмотрела – смерила подозрительным взглядом.

– Может, вам помочь? – спросила я.

– Не надо уж, – махнула рукой она. – Дошла я. Специально хожу, а то силы в ногах никакой.

Через час она спустилась снова. Снова на меня посмотрела. Вернулась ещё через час – Лев ерзал уже, проснулся. Ему было жарко в комбинезоне, да ещё в кенгуру, а раздевать его на лестнице я боялась, ещё простудился.

– Ты чего тут сидишь? – спросила бабушка. – Бездомная?

Я искренне надеялась, что на бездомную пока не похожа, пусть и скитаюсь достаточно долго. И вообще, я в душ ходила сегодня. И вчера, да. Я вполне себе домашняя девочка, только в экстремальной ситуации.

– Я из двенадцатой квартиры, – нашлась я. – Клопов потравила, теперь пока тут сижу, потому что малышу вредно.

Бабка тяжело облокотилась о перила, задумалась.

– Клопов, говоришь? А не перебегут ли ко мне?

– Не перебегут, – торопливо заверила я. – Очень мощная отрава, импортная. Все сдохнут.

Бабушка снова подумала. Потом на нас посмотрела – я глазами хлопала, Лев сосал кулак и уже сердился.

– Пойдём тогда ко мне, соседка я ваша… а клопы это не удивительно, там же вертеп устроила Галя. Сдаёт всем подряд, конечно одни про…фурсетки и снимают.

На меня посмотрела – не профурсетка ли. Сочла, что нет, кивнула. Загремела ключами, поднимаясь последний пролёт к квартире. Впустила меня внутрь.

Квартира была обычной. Старый, но аккуратный и добротный ремонт. Обязательная стенка, в ней сервизы. Иконы в углу, правда, поросшие пылью. Скатерть на столе с алыми розами и бахромой по краю. Пушистый кот, выкатившийся навстречу, круглый, мохнатый, чёрный, а глаза – зелёные.

– Вертится уже, – объяснила я, показывая на Льва. – С боку на бок, на спину, на пузо. Можно одеяло на ковёр постелить?

Раньше я стеснялась. А теперь вроде как, некогда такой ерундой страдать. Надо делать то, что можно делать. Одеяло мне выдали, толстое, в крупную клетку. Я устроила на нем Льва.

Мы пили чай с вишневым вареньем и жёсткими уже шоколадными конфетами, подернутыми белым налётом. Всё равно казалось – вкусно. Пьём и на Льва смотрим. Он поел и передумал плакать. Причина – кот.

Кот сначала спрятался, потом понял, что маленький человек ещё не умеет ползать и ходить. Осторожно подошёл, обнюхал макушку и отбежал обратно. Лев восторженно вскрикнул – такого он ещё не видел. Стукнул ладошкой по одеялу, пустил тонкую нитку слюны из приоткрытого рта.

– Мой не видел такиж маленьких, – пояснила старушка. – Внучки у меня повыросли, а рожать не хотят. Независимые, говорят… А сами с мамкой живут, тоже мне…

Я улыбнулась – моя независимость была такой же, только мама умерла, когда мне было пятнадцать. Кот осмелел, подошёл ближе. Уселся, думая, что Лев до него не достанет. А он – клянусь! – на локтях подтянулся чуть вперёд, ухватился за пушистый хвост и потянул его в рот.

– Он и ушлый будет, – восхитилась старушка. – От девок никакого отбоя.

Я вдруг заревновала к этим будущим девкам, и сама же от этого рассмеялась – глупо. Здесь так хорошо было. Спокойно. Лев, восхищенный котом совсем не плакал, а потом так и уснул, опустив голову на одеяло. Я смотрела бабушкин альбом. На независимых внучек, которых старушка ругала, а сама с такой любовью касалась фотографий. Я сама словно оттаяла.

А потом наступил вечер.

– Я пойду, – заторопилась я, понимая, что милая бабушка, наверняка, рано ложится спать. – Отрава уж повыветрилась, я окна открыла.

– Иди уж, – махнула рукой она.

Смертельный номер – засунуть ребёнка в кенгуру так, чтобы не проснулся. Я справилась, я молодец. Вышла из квартиры. Возле своей погремела ключами, но входить не стала – все равно страшно. И спряталась в своём уголке. Тут теперь темно и меня вовсе не видно, никаким зорким старушкам не разглядеть.

Шаги раздались черёд час. Тоже по лестнице. Сильные шаги. Уверенные. Мужчина. Я искренне верила, что это Давид, но раскрыть свое укрытие боялась. Только когда он поравнялся со мной, и на его лицо упал свет от уличных фонарей через узкое окошко, выдохнула облегчённо. Он.

Бросилась к нему навстречу, нисколько не думая о том, что напугала его. Прижалась. Я, Давид, Лев посерединке спящий.

– Пришёл, – шепчу я, а сама нюхаю, не пахнет ли он него кровью, не пахнет ли порохом, я теперь знаю этот запах… – Живой. Как обещал.

Глава 17. Давид

Эта ночь была последней здесь. Сказать бы Кате, но воровать её покой раньше срока не хотелось. Но я знал точно – так долго на одном месте нельзя. Нас не нашли только чудом. Мне вообще везло с тех пор, как я встретил Катю. Если и есть чудо, то – она.

На улице темно уже совсем. Сходил в душ. Бреюсь, соскабливая многодневную щетину – с ней я уже пугаю людей. Подбородок непривычно гладкий. Отодвинулся от зеркала. Я обнажён. Смотрю на свежие рубцы. Розовые. Кожа на них атласно-гладкая. Новая. Самая свежая рана ещё подернута коркой. При резких движениях она норовит отслоиться и скупо, словно устало, кровит. Одеваюсь, не морщась от боли. К боли я уже привык. Выхожу из ванной.

– Спит? – шепотом спрашиваю я.

– Спит, – кивает Катя.

Заглядываю в единственную комнату. Лев спит на спине, широко раскинув руки, словно сдаваясь. Отопление ещё не дали, поэтому спит он в тонком комбинезоне. Округлое пузо мерно вздымается. Веки иногда часто-часто дрожат – снится что-то.

– Я ужин приготовила, – шепчет Катя.

Я устал, день был не из лёгких. Я не хочу есть. Сейчас я бы просто упал и лежал, глядя в потолок, пытаясь не думать ни о чем, гоня мысли прочь. Но Катя…она душу из меня вынимала. Смотрит. Глаза серые, круглые, под ними залегли тени. Устала. Такая хрупкая, что сложно поверить в то, что она уложила бугая, спасая моего ребёнка. И уложит снова, если нужно будет. И спасёт. Удивительная. И вымещать на ней плохое настроение совсем не хочется.

– Я ужасно голоден, – лгу я с лёгкой улыбкой. – Что там у нас?

У нас мясо – Катя считает, что мне необходимо есть мясо. Салат. Жареная картошка. Немудреная, простая еда. Я ем и вдруг понимаю, что действительно голоден. Вытаскиваю из сковородки кусок мяса побольше, шлепаю его на тарелку Кате – пусть тоже ест, совсем тонкая.

Позже она идёт снова к своему креслу. Я на нем прилёг один раз, ради интереса – ужасно.

– Ну, чего ты? – зову к себе. – Всё же хорошо было.

Сегодня она такая робкая. Неуверенно идёт ко мне. Садится на край дивана. Тянусь к ней, постель скрипит под моим весом. Обнимаю, так, как обнимал все последние ночи. Но…мало мне. Я знаю, что уйти придётся снова, но не знаю, вернусь ли. Умирать, не зная, какова настоящая Катя, Катя у которой от страсти в голове звенит, не хотелось. Она чётко угадала моё намерение.

– Ты ранен, – напоминает она. – Ты чуть не умер.

– Но не умер же, – резонно замечаю я.

Тяну с неё шорты. Шутболку наверх. Избавляю от белья. Пушистые носки она снимает сама, хотя как по мне оставила бы – холодно. Я не спешу. Мне нравится на неё смотреть. Она вообще целиком мне нравится, вся, такая какая есть. Я бы мог смотреть на неё всю ночь. Может даже всю жизнь. И я смотрю. Скольжу по её коже самыми кончиками пальцев. Тихонько царапать. Не больно, но чтобы стонала сдержанно, тихо, прикусывая нижнюю губу.

– Ты удивительная, – говорю я. – Не как все.

– Нет, – отвечает Катя. – Ты…ты такой сильный. Огромный. И такой нежный…