Роксана Пулитцер - Двойняшки
— Ты хочешь поговорить о чем-нибудь конкретном сегодня? — спросил доктор Кейн, внимательно наблюдая за ней и видя, что ее беспокоит нечто глубоко спрятанное в ее подсознании.
— Нет, не хочу, — ответила она полушепотом.
Доктор Кейн разглядывал лицо Грейси, пытаясь понять секрет, который она скрывает, но по выражению ее красивого лица он ничего не мог понять.
Тихо тикали часы, телефон молчал.
— А что произошло в прошлое воскресенье? — спросил доктор.
— Ничего, — ответила Грейси спокойным голосом, хотя и чувствовала, что в ней начинает закипать злость.
На несколько минут в комнате установилась напряженная тишина. Они молча смотрели друг на друга, Грейси в задумчивости накручивала на палец локон.
«Такое чувство, что в комнате вместе с нами Декстер, — подумал доктор, глядя на ее лицо без выражения и видя злобу в ее глазах. — Эта бедняжка знает, что не может полностью доверять мне». Им снова овладело чувство стыда.
— Ну а как прошла встреча с отцом? — спросил он, придвинувшись поближе.
Глаза Грейси остановились на докторе, и в них сверкнуло предупреждение.
— Отец никогда не изменится. Он прямо как в «Принце» Макиавелли. «Человек, которому предстоит стать принцем, не должен быть отягощен принципами морали или этики — он должен быть наполовину львом, наполовину лисой», — процитировала она и снова пожалела, что она не королева.
— А ты все еще уверена, что он не любит тебя? — грустно спросил Кейн.
— Способность честно выражать свои чувства и эмоции — тот редкий дар, которым отец никогда не был наделен.
Грейси задумалась о смысле слова «отец». Да, он ее отец, но для нее он был каким-то чужим, далеким и загадочным человеком. Почему же он совсем другой с Керри — любящий и нежный? Грейси обращалась к нему «папа», а Керри — «папочка».
— Отец любит только самого себя, — снова заговорила Грейси, продолжая теребить кончики своих волос. — Отец любит только себя, — повторила она механически.
Доктор Кейн продолжал внимательно изучать ее лицо — утонченные классические черты. Почему она так болезненно реагировала на все, что было связано с Декстером? Он посмотрел, как она медленно покачала головой, и вдруг Грейси совершенно неожиданно для него спросила:
— Чего вы от меня хотите? Может быть, рассказать вам о любовных похождениях моего отца после того, как закончился бракоразводный процесс? Или, может, мы обсудим, как Керри и мне приходилось спать в кровати вместе с его очередной подружкой?
— Что значит «приходилось»? — спросил Кейн.
По лицу Грейси пробежала волна боли.
— Просто у нас не было другого выбора — или спать с этими нимфетками, или оставаться в нашей детской, где мы чувствовали себя одинокими и покинутыми. Поэтому каждый вечер мы отправлялись в спальню родителей в надежде, что мама, может быть, вернулась. Ведь нам было всего по пять лет.
Доктор Кейн молча кивнул. Поколебавшись, Грейси продолжила чуть громче:
— А может быть, рассказать вам, как отец внезапно стал очень набожным за несколько месяцев до развода? Огромные Библии в белых переплетах появились вдруг во всех комнатах, а вместе с ними разные религиозные трактаты и сборники псалмов. В нашу жизнь вошла целая вереница придирчивых и чопорных нянь, которые рассуждали о праведном и греховном пути в жизни, и к нашему списку ночных кошмаров добавился еще один — что мы соскальзываем и падаем в бездонную пропасть. Закончились прогулки в парках, прекратились праздники в честь дня рождения, а взамен появились проповеди, наказания, изучение Библии и разговоры о наших грехах.
Как вам такой внезапный контраст? — Грейси подняла на доктора свои измученные глаза. — У детей в жизни должна быть стабильность, а мне и Керри досталось раскачивание на качелях эмоций — туда-сюда, туда-сюда. Мама пыталась спорить со всеми этими нянями, она ругалась с отцом, но… Она проиграла эти сражения. А как только ее выбросили из дома, сразу куда-то исчезла вся религиозность отца. — В голосе Грейси чувствовалась горечь. Однако новые няни все еще жили у нас. И, кажется, только потому, что ему были нужны свидетели на очередном судебном процессе.
Доктор Кейн поерзал в кресле и вздохнул:
— Ну а как же всепрощение, Грейси?
До сознания Грейси дошли слова доктора Кейна, какая-то напряженная мысль пронеслась в ее мозгу, и она закричала:
— Я не смогу простить его! Это невозможно! Что он сделал с мамой… когда ей пришлось уехать! Что он сделал со всеми нами… — ее голос становился все громче и громче. Казалось, стены кабинета сдвинулись и он стал маленьким и узким.
Доктор Кейн словно прирос к своему креслу. Он не произнес ни слова и продолжал внимательно слушать.
— А я… Я сама помогла… — почти шепотом сказала Грейси, но внезапно остановилась, не успев закончить фразу.
— Помогла кому? Чем? — быстро спросил доктор, и слабый огонек надежды зажегся в его груди.
Он слегка приподнялся и внимательно посмотрел ей в глаза. — Грейси, помоги самой себе. Помоги мне, — произнес он.
Ее мозг, живший в прошлом, наполнился старыми воспоминаниями, и они кружились в ее голове, словно домашние голуби, возвращающиеся в свою голубятню. В этом затуманенном мозгу непрерывно, как фотовспышки, возникали сцены из жизни ее семьи — сцены из того времени, когда все они еще были вместе и счастливы.
— Мама, — тихо позвала она, в ее глазах читались тоска и нежность, а руками она теребила пуговицы на груди.
«Грейси, перестань терзать себя. Прости себя», — услышала она нежный шепот матери.
— Грейси… Грейси… — робко окликнул ее доктор Кейн, но она уже не слышала его. Доктор понимал: его пациентка страдает от воспоминаний о том, что ей пришлось пережить в детстве. Он никак не мог убедить ее, что жизнь продолжается. Она застряла в прошлом. И, пока это не изменится, она вновь и вновь будет попадать в его клинику — если, конечно, сама не справится со своими кошмарами. Он вздохнул и задумчиво посмотрел на Грейси. Ему очень хотелось вылечить ее, избавить от жестоких приступов, когда она внезапно полностью теряла рассудок. Ее озлобленность, волнение, печаль казались ему вполне понятными. Но чувство вины, которое угнетало ее, оставалось для доктора загадкой. Это был один из самых сложных случаев депрессии, с которыми довелось работать, когда пациент из-за самобичевания теряет чувство собственного достоинства и самоуважения. Но в чем же состояла ее вина? Доктор не знал ответа на этот вопрос. Даже после всех этих лет общения, когда он был ее врачом.
В кабинете стояла такая тишина, что доктор, казалось, слышал неровное и громкое биение своего сердца.
