Елена Сазанович - Улица вечерних услад
– И всю жизнь любить одного человека, Лобов, – сквозь пьяные слезы довольно громко проговорила тетя Шура. Хотя, видимо, ей казалось, что она шепчет на ухо. – Это наказание. Но тебе этого не понять. Ты столько раз в жизни любил. Ты счастливчик.
– А мне казалось, что всю жизнь я любил одну женщину.
– Один тип женщины, – поправила его тетя Шура. – И от этого ты проиграл тоже.
– А в чем ты выиграла, Шура?
– Во всяком случае у меня есть нормальный дом. Если хочешь – мое убежище. А что у тебя, кроме сына? Которого ты не щадишь. Приводишь в дом девку…
– Перестань, – окрикнул отец, – и как я представил сквозь туман – зажал ей рот. Или просто сжал до боли плечо.
– Она ведь тебя не любит, Олег! – не унималась тетя Шура.
– Неужели ты так и не понял, что любовь – это совсем другое.
– Любовь – это любовь, – уже спокойнее ответил отец.
– Если она есть – значит это любовь.
В этот момент трагедии я приоткрыл слипшиеся глаза. И поймал на себе взгляд Веры. Она мне говорила жестами, чтобы я шел за ней на балкон. И показывала сигареты.
Я с трудом поднялся. Встряхнул головой. И послушно направился к Вере.
Вера стояла на балконе. И, опрокинув голову вверх, улыбалась.
– Правда хорошо, Костя? И так все просто.
Я кивнул, вспомнив, как Оля твердила о жизненных сложностях.
– И такая дурочка эта Оля. Правда, Лоб?
– Как сказать, Вера. Они много знает. В отличие от тебя. Вот и все, – я почему-то решил позлить Веру, забыв, что этим Веру не разозлишь никогда.
– Вот именно! – захохотала Вера. – А тебе иногда не приходит в голову, Костя. Что те, кто действительно много знают, чаще всего молчат? Для них это естественно. Нормально, что ли. Как пить, спать. То же самое – знать. Ведь ты постоянно не твердишь о еде? Правда, Лоб?
Я промолчал.
– Но у нее замечательная коса! – Вера встряхнула своей короткой стрижкой. – Из-за косы. Только из-за одной косы в нее можно влюбиться. Да, Костя?
А я словил себя на мысли. Что в последнее время невольно стал сравнивать всех женщин с Верой. И никогда мне не удалось сравнить. Потому что лучше Веры я пока никого не встречал. И мне почему-то захотелось об этом сказать вслух. И я почему-то об этом промолчал.
– Почему ты молчишь, Лоб?
– Может быть, и влюбился, Вера, – неожиданно для себя сказал я.
Вера этого не ожидала тоже. Она вздрогнула. И посмотрела мне прямо в глаза.
– Но ведь у тебя еще никого не было. Да, Костя? – и не дожидаясь ответа, добавила. – А у Кита? Как ты думаешь, у Кита кто-нибудь был?
Я улыбнулся.
– Если бы кто и был. Будь уверена. Он бы непременно об этом сказал.
– Тогда почему он это не сделал? – выпалила Вера. И тут же осеклась.
Я нахмурился.
– Ты о чем, Вера?
– Я так… Просто… Просто мне показалось… Разве… Разве ты ничего не заметил? Он как-то изменился, что-то новое появилось в его лице.
– Нет. Я ничего не заметил. Каким был оболтусом. Таким и остался, – почему-то с удовольствием повторил я слова тети Шуры.
– Пойдем, потанцуем? – и не успел я опомниться. Как Вера за руку меня втащила я комнату. И положила мне руки на плечи. И прижалась щекой к моим ключицам. Я невольно сжал ее острые лопатки.
– Вера, – прошептал я еле слышно. Но она услышала.
– Что? – Да так, – и я чуть ослабил руки.
– Ты такой длинный, Лоб. И так похож на Лобова.
– Это плохо, Вера?
– Не знаю. Но в Олю ты все равно влюбишься.
Я засмеялся.
– Я не люблю экзистенциализм, Вера.
– Это не имеет значения. Можно влюбиться в девушку. А не в экзе… – и Вера запнулась. Выговорить это слово было выше ее сил.
И я не выдержал. И задержал дыхание. И приподнял ее. И крепко-крепко прижал к себе. И закружился на месте. И тут же опустил ее на пол.
Все гости удивленно вытаращили на нас глаза. Лишь отец сидел не шелохнувшись. Низко опустив голову. И скрестив руки перед собой.
– Ты что, Лоб? – засмеялась Вера.
– А ты что, Вера?
– Мне хорошо.
– Мне тоже. А тебе бывает когда-нибудь плохо, Вера?
– Нет. Никогда. Жизнь нам столько преподносит сюрпризов. Что плохое отношение к ней – это оскорбление. И еще. Запомни, Костя. В жизни всегда есть замена. Слышишь, всегда! Что бы ни случилось! Какая бы потеря ни выпала на твою долю, Костя. Помни, что в жизни всегда есть замена. Только нужно уметь искать. Ты научишься искать, Костя?
– Я научусь любить жизнь, Вера…
Но Вера меня уже не слушала. Она выпорхнула из моих рук. И уже сидела перед отцом на корточках. И зажав его большие ладони в своих. Что-то шептала…
А вскоре они уехали на море. И мне стало невыносимо скучно. Кит реже заглядывал ко мне. Он почему-то моему обществу предпочел книги. По ночам в моей пустой квартире топал еж. И скреблась белая мышь. И разве что они как-то напоминали мне, что я не один в этом одиноком мире. И еще напоминала Оля. Неожиданно я подружился с ней. И потихоньку стал к ней привыкать. К ее монотонному голосу. К ее плавным манерам. Хотя, признаюсь, наша дружба была вначале не из легких. Увидев нашу квартиру, она ужаснулась. И от негодования встряхнула длиннющей косой. И тут же стала сгребать камни, палки, засушенные цветы и шишки в кучу. Чтобы выбросить. Но я ее остановил.
– Оля, – сквозь зубы выдавил я, – если ты притронешься к нашим вещам, Оля. Я тебя не пущу на порог. Запомни.
Она выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. И я про нее сразу забыл. И мне было приятно думать, что я оставил мир Веры неприкосновенным. Но на следующее утро Оля уже стояла в моих дверях.
– Хочешь, сходим в музей?
– Не хочу, Оля.
– А что ты хочешь?
– Свари мне кофе, Оля.
– Я не умею.
– А что ты умеешь?
Играть на скрипке.
– … О-о-о! – протянул я. Но уже почему-то не присвистнул.
– Хочешь послушать? – серьезно спросила Оля.
Мне ничего не оставалось, как согласиться. Поскольку с правилами хорошего тона я был знаком.
… Ее коса была заброшена назад. И ее хрупкие плечи давила скрипка. Ее голубые глаза смотрели мимо меня. И ее пухлые губы были сжаты. Под музыку я рассматривал ее. И она мне все больше нравилась. А, возможно, мне нравилась ее музыка. И как от выпитого бокала шампанского. Моя голова пошла кругом. И все поплыло перед глазами. Окно, длинная коса девочки Оли, ее скрипка, ее острые коленки. И я вскочил с места. И она прервала игру. И я схватил ее неумело за плечи. И со всей силы прижал к себе. И нашел ее губы. И сильно-сильно поцеловал. По-моему, слишком сильно. Потому что она вскрикнула. И прошептала:
– Больно.
И я опомнился. И отпустил ее. И направился к двери. И, открывая дверь, оглянулся.
– Ты прелестно играла, Ольга, – выдавил я. Она стояла, опустив скрипку. И опустив голову. И не смотрела на меня. И, по-моему, в ее глазах скапливались слезы. Я ни на секунду не забывал вкус моего первого поцелуя. Он не давал мне покоя по ночам. Я тысячу раз мысленно повторял его. Вспоминая мельчайшие подробности этого дня. И Оля постепенно вытесняла Веру из моей жизни. И мне показалось, что я влюблен. Каждое утро, я, как идиот торчал у ее окон. И ждал, пока она проснется. А потом мы вместе куда-нибудь убегали. Оля много говорила о литературе. Пожалуй, слишком много. Но я все это пропускал мимо ушей. Мои мысли были направлены в совсем другом направлении. Я частенько подумывал, где бы ее прижать. Но второй раз почему-то боялся на это пойти.
