Елена Сазанович - Улица вечерних услад
Я опустил голову. Я это уже знал. И мои слезы по сравнению с будущими слезами отца теперь мне казались просто водой из-под крана.
– Если хочешь, я сама могу это сделать, Костя. Если ты хочешь. Но поверь, я люблю твоего отца. И не хочу причинять ему боль.
– А этот, – сквозь зубы процедил я. – Этот… Усатый…
– Это затмение, Лоб. В природе часто бывает затмение. И не нам управлять ею, ты согласен? Мне когда-то так было здорово с этим парнем, Костя. А сегодня… Жара, речка, солнечные человечки… Ты, – Вера задумалась. И тут же встрепенулась. – И, безусловно, природа. Мне так было здорово, Лоб.
– Замолчи!
– Ты считаешь, было бы правильно, если бы я его прогнала? И всю жизнь жалела об этом? А сегодня ночью, рядом с твоим отцом, наверняка бы не сомкнула глаз, мечтая о нем? Разве этим я бы не предала твоего отца? Но все прошло, – Вера улыбнулась.
– Это, как вздох, Костя. Но тебе трудно понять. Ты такой маленький.
Меня внезапно вдруг осенила мысль.
– Послушай, Вера, а как тебя зовут?
– Вера, – она взяла меня за руку. И крепко пожала ее. – Меня зовут Вера. Ну, пойдем?
И она пошла впереди меня. Босая. Худенькая. По-прежнему верящая в солнечных человечеков.
– Вера, – окликнул я ее.
Она удивленно оглянулась.
– Ничего не нужно говорить отцу, Вера. Я его тоже люблю.
… Именно в этот солнечный день. Под палящим солнцем. Среди солнечных человечеков. Я понял, что наступило мое совершеннолетие.
Этим же вечером отец, ни капельки не стесняясь меня. Целовал Веру. И шептал ей:
– Столько сразу неудач, девочка моя. Только ты. Если бы не ты. Я бы не выжил. Они давят на меня. Откуда в людях столько зависти. Злости. Откуда? И кто дал им право копаться в моей жизни… Девочка моя. Только ты… Если бы не ты, я бы не выжил.
Вера гладила отца по голове, как недавно меня. И говорила мягким грудным голосом:
– Ну что ты, мой славный Лобов. Люди не стоят того, чтобы из-за них так печалиться. Уж мне-то поверь. Все так хорошо, Олег. У тебя есть я, твой мальчишка. Разве этого мало, Олег? Ведь все так хорошо. Уж мне-то поверь…
И отец верил. Впрочем, как и я. В этот же вечер я убедился, что в жизни чаще спасает ложь. А не правда…
Так иди примерно так проходило мое последнее беззаботное лето. Тетя Шура по-прежнему не здоровалась с отцом. Отец по-прежнему вкалывал в своей лаборатории. А я по-прежнему впитывал в себя, как в губку, жизненную философию Веры. Правда, я все чаще стал замечать. Что Вера уже не с такой радостью бросается по вечерам отцу на шею. И в ее радости есть что-то фальшивое. натянутое. И вечерами она все чаще засиживалась с нами в беседке. Или где-то шлялась с Лешкой Китовым в поисках бабочек, которые они почему-то решили коллекционировать вместе. Впрочем, я не был на них в обиде. К бабочкам я всегда оставался равнодушным с детства. А когда представлял, что они в недалеком прошлом – и вовсе гусеницы. Так испытывал даже некоторую благодарность, что они не взяли меня в свою команду. Отца, по-моему, эта нездоровая тяга к бабочкам не беспокоила тоже. И охлаждения Веры он не замечал. А я и не пытался ему намекнуть на это. Отец был счастлив. И мне этого было достаточно. И если Верина ложь ему приносила только покой и радость. Я ничего не имел против. Тем более я успокаивал себя тем, что они скоро укатят на юг. А там – море. Жара. Солнечные человечеки и… И, конечно, природа. И, конечно, все образуется.
Кит ворвался ко мне в комнату. И топая ногами. И размахивая руками. Заорал прямо с порога:
– Старик!!! Неужели ты забыл, какой завтра день!
Я флегматично пожал плечами. Давно зная, что он имеет в виду.
– День? Ты спрашиваешь, какой завтра день?
– Ну! Ну! – торопил меня Кит. – Напряги свой лоб.
– День как день, – отвечал я, старательно демонстрируя, как я умев напрягать лоб. – А что? Разве завтра передают дождь?
Возмущению Кита не было предела.
– И это мой друг! Вы слышали! Это мой лучший товарищ и друг! – и Кит почему-то обратился к спящему ежу, ища у него поддержки. Но еж проигнорировал его вопли.
– А-а-а, – протянул я. – Кажется что-то припоминаю.
– Наконец-то, радостно вздохнул Кит.
– День охраны природы и памятников! – заключил я. – Вы с Верой организаторы, не так ли?
Кит почему-то смутился.
– При чем тут Вера? Мы, действительно, с Верой любим живую природу. Не в пример тебе, варвару. И насобирали, между прочим, целую коллекцию бабочек, – отчитался передо мной Кит.
– А я и не подозревал, что бабочкам легче летается по вечерам, – абсолютно без задней мысли ляпнул я.
Кит как-то съежился. И направился к двери.
– Да, кстати, – он оглянулся у выхода, – в общем, мне завтра стукнет семнадцать. Придешь? Жаль, что ты об этом забыл.
Я приблизился к Киту. И положил руку на его плечо. И чуть его сжал.
– Ну что ты, Лешка. Разве можно забыть дату рождения великого мастера слова?
– Нельзя, – согласился со мной Кит. – Кстати, для тебя я тоже кое-кого пригласил. Так что скучать не придется.
И только я попытался раскрыть рот. Как Кит хлопнул перед моим носом дверью. И я так и остался стоять с открытым ртом, размышляя о чуткости и заботе моего верного товарища.
На следующий день отец. Вера и я бодро шагали поздравлять Лешку Китова. Я не переставал мысленно восхищаться предстоящей компанией. Ну, я – это еще понятно. Я – закадычный друг Кита. Вера – тоже куда ни шло. Вместе охотятся по вечерам за бедными насекомыми. Вроде как бы – подружка. С отцом – посложнее. Он к Киту никакого отношения не имеет. Особенно по возрастным показателям. Но он – как-никак друг Веры. Значит, получается – при ней. Отец Кита дядя Витя – в командировке. Но тетя Шура ни в какие командировки не собиралась. Хотя, насколько мне известно, родителей ни дни рождения отправляют подышать свежим воздухом. Иди в кино. Но, если останется мой отец, судя по всему, тетя Шура никуда прогуливаться не собирается, ибо…
На «ибо» я споткнулся. И пенял, что можно сломать голову, вычисляя родственные связи гостей.
Как я и предполагал, у тети Шуры даже и мысли не возникло дышать свежим воздухом. Иди пойти в кино. И выглядела она потрясающе. И я впервые задумался, почему отец так легкомысленно ею пренебрег. Высокая, белокурая. Очень пышная. И очень яркая. Вера по сравнению выглядела общипанным цыпленком.
– Вы прекрасны, – выдохнул я, и поцеловал руку тете Шуре.
Тетя Шура покраснела и победителем взглянула на отца.
Отец, как осел, мялся в дверях. И виновато улыбался.
– У тебя очень вежливый мальчик, Лобов, – сказала она отцу. И смущенно поправила цветастую юбку. – Не в пример моему оболтусу.
А оболтус в это время раздавал поклоны налево и направо. Принимая благодарно подарки.
