Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни
И тем не менее, когда я сказала Антону, что ухожу, я была поражена его реакцией. Я считала, он, как и я, отдает себе отчет: мы оба понимаем, что все кончено, но продолжаем плыть по течению в ожидании удобного момента для разрыва. За месяцы, прошедшие после нашего переезда, мы настолько отвыкли разговаривать друг с другом, что я была искренне убеждена, что нас больше ничто не связывает. И я не сомневалась, что он спокойно даст мне уйти, выразит сожаление, что у нас так ничего и не вышло, но тут же добавит, что, учитывая обстоятельства, мы еще продержались на удивление долго.
Но он был совершенно обескуражен.
В тот вечер, уложив Эму спать, я взяла в руки пульт и, ничего не объясняя, выключила телевизор.
Антон посмотрел на меня с удивлением.
— Что такое?
— Ирина сказала, мы с Эмой можем пожить какое-то время у нее. Думаю, не стоит с этим тянуть. Я бы завтра и переехала.
Я уже начала произносить заготовленную тираду о том, что он может видеться с ребенком, когда ему будет угодно, но сделать это не удалось: Антон вышел из себя.
— Ты о чем? — Он больно схватил меня за запястье. — Лили! — набросился он. — Лили! Ты что?
— Я ухожу, — неуверенно проговорила я. — Я думала, ты сам понял.
— Нет! — Он был в неподдельном ужасе.
Он умолял. Упрашивал. Забрал у меня из сумки ключи и загородил спиной дверь, хотя я и не собиралась уходить прямо сейчас.
— Лили, пожалуйста! — задыхался он. — Я тебя прошу… Я умоляю! Подумай как следует.
— Антон, я только и делаю, что думаю.
— Ну, хоть до утра подожди. Выспишься — тогда и…
— «Выспишься»? Да я уже полгода как не сплю.
Он закрыл рот рукой и невнятно что-то проворчал; я уловила только «пожалуйста» и «господи».
— А как ты себе представлял нашу дальнейшую жизнь? — спросила я.
— Я думал, дела пойдут. Я думал, они уже начали выправляться.
— Но мы больше даже не разговариваем.
— Это оттого, что мы потеряли дом, мы пережили горе. Но я думал, мы приходим в себя!
— Мы не приходим в себя. Мы никогда не придем в себя. Нам вообще не надо было быть вместе, это с самого начала было ошибкой и должно было закончиться очень плохо. Мы всегда это знали.
— Я — нет.
— Ты упорно видишь только положительную сторону, но правда состоит в том, что наша совместная жизнь — это катастрофа, — напомнила я. — Посмотри, во что мы превратили нашу жизнь. Нам открывались прекрасные возможности, но мы все растеряли. — Я сказала «мы», но на самом деле имела в виду себя. Этого можно было и не говорить, Антон достаточно умен, чтобы понять, что я имею в виду.
— Нам просто не везло, — уперся он.
— Мы были самонадеянны, высокомерны и глупы. (Ты был.)
Это потому, что мы решили купить дом на деньги, которые наверняка должны были получить? Что в этом самонадеянного? Здравый смысл, помноженный на невезение, вот как я это воспринимаю.
— А я это воспринимаю как безрассудство и неоправданный риск.
Он всем телом привалился к двери.
— Это все из-за твоего детства, из-за того, что отец профукал дом, где вы жили. Это наложило на тебя неизгладимый отпечаток.
Я промолчала. Пожалуй, он прав.
— Ты на меня злишься, — сказал он.
— Совсем нет, — возразила я. — Надеюсь, со временем мы станем добрыми друзьями. Но, Антон, мы плохо влияем друг на друга.
Он посмотрел на меня, выражение у него было убитое, и я потупилась.
— А как же Эма? — спросил он. — Наш развод на ней плохо отразится.
— Я это и делаю ради нее. — Я вдруг вспылила. — Эма — моя главная забота. Я не хочу, чтобы она росла, как я. Я хочу, чтобы у нее была уверенность в завтрашнем дне.
— Ты на меня злишься, — повторил Антон. — Очень злишься.
— Да нет же! Но если все время будешь это повторяться и впрямь разозлюсь.
— Я не виню тебя за то, что ты злишься. Я готов себе пулю в лоб пустить, что довел вас до такой жизни.
Я решила не придавать этим словам значения. Что бы он сейчас ни сказал, своего решения я не изменю. Нашей совместной жизни пришел конец, это ясно, и я чувствовала, что нам надо расстаться, что злой рок так и будет нас преследовать, пока мы не искупим свой грех перед Джеммой.
Когда я ему это сказала, он взорвался.
— Это все предрассудки! В жизни так не бывает.
— Нам не суждено было быть вместе, я всегда знала, что это плохо кончится.
— Лили…
Можешь говорить и делать что угодно, это не имеет никакого значения, — сказала я. — Я все равно ухожу. Вынуждена уйти.
Он униженно замолчал, а потом спросил:
— Раз уж ты так решила, могу я тебя кое о чем попросить?
— О чем? — с сомнением спросила я. Надеюсь, у него хватит такта не просить прощального подарка в виде секса в той или иной форме.
— Эма… Я не хочу, чтобы это происходило у нее на глазах. Может, попросим кого-нибудь взять ее, пока ты… — он замолчал, потом с трудом выговорил: — собираешь веши?
Он тихо заплакал, а я смотрела на него и недоумевала. Почему это для него такая неожиданность?
— Конечно. Я Ирину попрошу.
После этого я легла спать. Все оказалось намного сложнее, чем я предполагала, и лучше поскорее с этим покончить. В темноте я слышала, как Антон тоже лег, прижался ко мне лбом и прошептал:
— Лили, пожалуйста!
Но я лежала неподвижно, как краб, и в конце концов он отодвинулся.
Утром я позвонила Ирине, она приехала, кивнула Антону с выражением, отдаленно напоминающим сострадание, и увезла Эму. Тогда я стала уговаривать Антона выйти на улицу. Я не хотела, чтобы он болтался по квартире с глазами больной собаки, ходил за мной из угла в угол, неотрывно смотрел на меня, как он обычно смотрит свою порнуху. Я не получала удовольствия от происходящего, а от его жалобного вида мне делалось совсем худо. Он смотрел, как я сложила три сумки, не пропустив ни одной детали, и все повторял: «Не желаю в этом участвовать». Но когда я стала безуспешно стаскивать с верхней полки шкафа портплед, он проворчал: «Только не убейся, ради бога», — и помог мне.
— Может, лучше тебе уйти из дома, пока я собираюсь? — предложила я.
Но Антон наотрез отказался. Все силился меня отговорить, вплоть до последней минуты. Даже сажая меня в такси, сказал:
— Лили, это временно, правда?
— Это не временно. — Я посмотрела ему в глаза. Надо было, чтоб он наконец понял. — Антон, пожалуйся, свыкнись с этой мыслью, потому что это — навсегда.
Машина тронулась, унося меня в новую жизнь, и, хоть это и звучит жестоко, я впервые с момента нашей встречи освободилась от чувства вины.
Я слишком долго жила с этим чувством. Избавление от него принесло мне радостное облегчение, и чуть ли не с того мгновения, как я ушла от Антона, жизнь начала налаживаться. Я сразу нашла работу — через одно агентство, — стала писать рекламные тексты, не выходя из дома; и это был позитивный сигнал, в котором я так нуждалась.
