Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)
Что она значит в нашей жизни?
Ничего. Ровным счетом ничего.
Но мы ведь ее и не звали, и не просили…
На шее – незаживающая алая рана. Словно след от тернового куста, обвившего и сдавившего горло. А внутри еще одна – другая.
Сесть на трамвай…
…зачем она, эта правда? Кому нужна?
Лучше просто, легко и без памяти
Лететь, отрываясь пятками.
Притвориться, что мы еще живы…
Кто-то подошел и говорит какие-то странные слова. Они звучат абракадаброй – не разобрать, просто бессмысленный набор букв. Но нужно кивнуть на всякий случай и улыбнуться.
Только не закрывать глаза…
…Живы? Живы? Врешь! Врешь!
Заухало, закричало: врешь, собака, врешь!
Оглянись и подумай – куда идешь?
Вперед. Красотой навылет.
Духи, чулки, платки
Тушью в глаза, в покат помадой
Хотела? На!
Не падай, не падай!
Стой, где стоишь, и смотри! Хотела?
На! Безликое, мертвое тело.
А ведь красиво… Какого черта.
Хотела? На! Забирай. Мертвое – не жаль.
Не жаль…
– Лиза! Лиза!
Кто-то машет рукой перед лицом, бьет по щекам, брызгает водой. Положить вещи в сумку, сесть в трамвай…
– Лиза! Слава, черт, да помоги мне!
Только не закрывать глаза. Ее тащат куда-то подмышки и под коленки, несут, а в ушах – только не закрывать, только не закрывать.
Низкий потолок, темные стены. И чей-то крик вдалеке – приглушенный, жалобный.
Надеть плащ, сесть на трамвай, взять сумку…
И темнота.
***– Папа! Слава богу, ты ответил, – Инна чуть не расплакалась от облегчения, – помоги, папочка! Я не знаю, что мне делать!
– Инчонок, возьми себя в руки и успокойся, – прозвучал в трубке спокойный голос отца, – мне приехать?
– Я… Нет. Нет. – Инна сделала глубокий вдох, затем выдох, и заставила себя перестать метаться по комнате. – Просто скажи, что мне делать.
– Что произошло?
– Это Лиза… Ей стало плохо на работе. Врач только что уехал, он сказал, что у нее серьезнейший шок, и сделал ей укол. Папа, она лежит там, в комнате, с открытыми глазами! – Инну сорвало на крик. Из глаз ее брызнули слезы. – А я не понимаю, что мне делать!
– Тише, Инчонок, тише. Дыши. Сейчас просто дыши. Что сказал еще врач?
Инна посмотрела на свою руку, сжимающую трубку, и без удивления поняла: дрожит. И тут же дрожь прошла по всему телу – словно она стояла не в теплой квартире, а на морозе.
– Папа, я…
– Инна, сосредоточься. Дыши. Что сказал врач?
– Он сказал… Сказал, что придет утром. А сейчас пусть она просто лежит. Но я не могу ее просто там оставить!
– Инчонок, слушай меня. Сейчас ты идешь на кухню. Иди прямо сейчас. Идешь, и делаешь горячий чай. Поняла?
Инна послушно, словно робот, дошла до кухни и включила чайник. По кнопке попала только с пятого раза – до того тряслись руки. Так. Чайник. Что-то еще, кажется…
– Достань чашку, – велел в трубке отец, – достала?
– Да, – сказала Инна, глядя на рассыпавшиеся по полу осколки. И достала другую.
– Теперь насыпь заварки, сахара и налей воды.
Она справилась и с этим. Вода разлилась по всему столу, сверху высыпались остатки заварки.
– Да, папа. Что теперь?
– Теперь подойди к двери.
Инна на каменных ногах прошла в прихожую и сквозь вату в ушах расслышала стук. Распахнула дверь и упала в объятия отца.
– Папа… Папа… – она рыдала, словно девчонка, уткнувшись лицом в его шею, – папочка…
– Тише, малыш. Тише. Где твой чай?
Отец убрал сотовый в карман брюк, вошел в квартиру и через минуту усадил Инну на диван и заставил сделать несколько глотков сладкой как сироп жидкости. Инна глотала, заливая чай своими слезами.
– Папа…
– Инчонок, возьми себя в руки, – велел отец, глядя ей в глаза, когда чай был выпит и дрожь немного утихла, – ты нужна своей жене. Нужна сильной и собранной сейчас. Случилась беда. И кроме тебя у нее никого нет.
Слова проникали в самое сердце, в самую суть. Неимоверным усилием воли Инна заставила себя встать на ноги.
– Заткнись, – велела она бьющемуся в крещендо сердцу, – сейчас просто заткнись.
– Что я должна делать? – Спросила она и снова посмотрела на руки. Дрожь прошла, словно ее и не было.
– Сейчас просто ляг рядом с ней, обними и разговаривай. Все равно о чем. Рассказывай сказки, анекдоты, песни – что угодно, никак не связанное с ее жизнью. А к утру мы посмотрим.
Инна кивнула и ушла в спальню.
– Папа, – обернулась вдруг, – позвони маме. Пусть заберет Дашу у Лешиных родителей.
Отец согласно махнул рукой, и Инна заставила себя войти в комнату.
Лиза лежала в той же позе, что и с самого начала – на спине, словно покойница, уставившись в потолок и не шевеля ни единым мускулом тела.
Инна сжала руки в кулаки и тихо легла рядом. Обняла ее, поразившись, как крепки замершие мышцы, и поцеловала в щеку.
– Жили были дед и баба, – начала она ровным, спокойным голосом, – и была у них курочка ряба…
***– Лека, ну что ты творишь, прекрати!
Диана, хохоча, обогнула стол и попыталась скрыться в комнате, но Лека не дала – нагнала, задрав вверх руки и истошно воя.
– Тебе не скрыться от моего вездесущего ока!
Все ее тело было обмотано бинтами – с головы до пят они свисали неаккуратными лентами, делая ее и правда похожей на зомби.
– Иди сюда, – продолжала выть она, – и испытай на себе всю мощь моей… Моего…
– Твоего чего? – Покатилась от смеха Диана. – Ну? Чего твоего?
Она схватила Леку за бинты и быстро замотала так, что руки той оказались сзади крепко прижаты к телу.
– Так нечестно, – жалобно сказала Лека, – я еще не успела придумать.
– А тебе никто не говорил, что к порабощению мира надо некоторым образом готовиться? – Диана продолжала заматывать бинты, пеленая Леку как ребенка.
– В кино же злодеи не готовятся.
– Ну, в кино и ужин за пять минут готовится. Вуаля. Теперь, мадам, вы полностью в моей власти.
Диана толкнула Леку в грудь, и та упала на груду пуфиков, набросанных на пол. Поерзала, пытаясь устроиться удобнее, и осталась лежать. Она была очень красива сейчас – бледная, с упавшей на лоб челкой темных волос, и горящими яркими-яркими красками синими глазищами.
– Недолго я так выдержу, – подумала Диана и аккуратно уселась на Лекины бедра.
Она видела, как это ее заводит, как под майкой яственно проступают пуговки сосков, а в манящей глубине глаз появляется чарующая темнота.
