Розмари Роджерс - Развлекающие толпу
– Думаю, вы уже достаточно поправились для того, чтобы принимать посетителей. Разве это не чудесно?
Сердце подпрыгнуло в груди и снова упало. Ведь это не Уэбб. Неужели она больше никогда его не увидит? Боль потери была настолько невыносимой, что по щекам потекли горячие слезы, которые она не в силах была сдержать. Медсестра тут же засуетилась и заквохтала:
– Ну-ну! Нам совершенно нечего плакать. Разве я не сказала, что все идет просто замечательно? Через одну-две недели мы уже будем дома. Синяки постепенно проходят и…
– Прошу прощения, я… вы не могли бы принести мне газеты?
– Какая странная просьба! – говорила медсестра Дани доктору спустя некоторое время. – Я даже не знала, что мне делать. Бедняжка так горько плакала и казалась такой несчастной. Я только потом поняла, что один из тех, кто погиб в вертолете – Крег Гайятт, был ее мужем.
Анна буквально выхватила газеты, которые ей неохотно протянула медсестра, и бегло просмотрела первую из них. Ни слова о Уэббе. Только короткое сообщение о том, что съемочная группа «Жажды славы» покинула остров. Намеки на злой рок, сглаз и тому подобную ерунду. О ней самой сообщалось, что она в критическом состоянии находится в монтерейской муниципальной больнице в связи с переохлаждением и переломом ноги. Анна невольно взглянула на забинтованную правую руку, которая снова начинала нестерпимо болеть. Чтение сильно утомило ее, и когда вернулась медсестра и сказала, что доктор будет с минуты на минуту и ей не следует перенапрягаться, Анне пришлось попросить прочитать следующую газету вслух.
– Но там все почти то же самое. Только немного более подробно о бедняжках, которые погибли во время аварии вертолета. Приготовления к похоронам и тому подобное, но…
– А там ничего не говорится о… о других людях, которые принимали участие в съемках? С ними все в порядке?
Медсестра с любопытством взглянула на нее, но Анне было совершенно безразлично, что о ней подумают. Она должна была знать. Наверняка. Ей надоело лелеять призрачную надежду.
Когда поздно вечером к ней в палату вошел Ричард Риардон, Анна полусидела в кровати, опершись на подушки. Их взгляды встретились, и она почувствовала, что ее лицо столь же сурово и бесстрастно, как и его. При всем желании она не могла воспринимать его как отца. Он так и остался для нее призрачной фигурой – воплощением всего, чего она никогда не понимала и не поймет.
– Как ты себя чувствуешь, Анна? – вопрос прозвучал так же церемонно, как и все, что он говорил. Казалось, он совершенно не изменился со времени их последней встречи. Господи, неужели с тех пор прошло почти два года? Между ними по-прежнему не было ни теплоты, ни взаимопонимания. С тем же успехом они могли быть совершенно чужими друг другу людьми… впрочем, они и были ими.
– Спасибо, хорошо. Разве ты не говорил с доктором? Он сказал, что если я буду хорошо себя вести и выполнять все предписания, то… смогу выйти отсюда через пару недель.
«Выйти», а не «вернуться домой». У нее не было дома. Дом – это безопасное, хорошо знакомое место, куда всегда можно прийти и где, как говорится, стены помогают. Абсурд!
Наверное, ей никогда не удастся окончательно преодолеть враждебность по отношению к этому человеку. Чего он хочет от нее? Зачем он сюда пришел? Интересно, действительно ли он приказывал убить ее? Хотя в последнее время ей столько всего говорили…
– Сегодня мне нужно возвращаться в Вашингтон.
Он стоял спиной к свету, и Анна не могла видеть его лица.
– И я хотел увидеть тебя перед отъездом.
Этот бесстрастно-вежливый голос был ей слишком хорошо знаком.
Внезапно Анна почувствовала страшную злость на этого невозмутимого человека. Чего ради она позволяет ему уйти вот так, не ответив ни на один из мучивших ее вопросов. Ведь он же мог использовать ее в своих целях. Использовать безжалостно, руководствуясь лишь одной целью – обезопасить самого себя и свою драгоценную Организацию.
Судорожно сглотнув, она заставила себя заговорить:
– Перед тем как уйдешь, я бы хотела спросить тебя кое о чем. Ведь единственный источник информации, которым я располагаю, – это газеты.
Он как будто ожидал этого:
– Естественно. Это тоже одна из причин, по которой я пришел навестить тебя. Лучше, если ты узнаешь правду непосредственно от меня, а не от… кого-нибудь другого.
Его колебание длилось буквально доли секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы Анна немедленно подумала о Уэббе. Неужели он имел в виду именно его? «Не торопись, – напоминала она себе. – Еще рано. Об этом ты сможешь спросить несколько позже». Сейчас же ее интересовал вопрос, знал ли этот хладнокровный незнакомец о том, кто был любовником его жены. Знал ли он, что этот человек убил ее и женился на его дочери? А если знал, то имело ли это для него какое-то значение?
К ее большому удивлению, он отошел от балконной двери и сел на один из неудобных, жестких больничных стульев рядом с кроватью.
По крайней мере, он не увиливал и не лгал. Без малейших колебаний он спокойно и полно отвечал на ее сбивчивые вопросы. Наконец-то все куски этой омерзительной головоломки стали на свои места. И лишь в самом конце Анна решилась спросить о самом главном. О том единственном, что по-настоящему волновало ее.
Глава 50
Мадридский аэропорт медленно плавился под жарким испанским солнцем. Анна взяла с собой только один чемодан, настолько маленький, что она даже не сдавала его в багаж. Но, несмотря на небольшие размеры, он был достаточно тяжелым, и Анна уже начинала нервничать. Чертов Уэбб! За все те недели, что она провела в больнице, он удосужился прислать ей только одну открытку, на которой совершенно неразборчивым почерком была написана какая-то банальность вроде: «Жаль, что тебя здесь нет».
В течение трех недель она разрывалась между злостью и обидой, особенно после того как прочитала, что он начал сниматься в Испании в новом фильме. Съемки «Жажды славы» были отложены на несколько месяцев, и он решил не терять времени даром. Узнав, что его партнершей снова будет Кэрол Кокран, Анна заскрежетала зубами. Да, он говорил, что между ними давно все кончено, но…
Временами ей казалось, что эта больница и неизменное общество одной и той же медсестры сведут ее с ума. Она ненавидела себя саму и собственную немощь, которая держала ее в этой тюрьме. Она ненавидела ежедневные обязательные прогулки под пристальными взглядами остальных пациентов. Все они читали газеты, и Анна являлась объектом их неуемного любопытства, а иногда и жалости.
Кроме того, ее донимали бесконечные посетители. Конечно, они приходили из наилучших побуждений, но от этого было не легче.
