Вероника Кузнецова - Горбун
Милый Хансен навестил нас во второй половине дня, пообедал с нами, насладился кофе, заново пересказал всё происшедшее, откровенно, или почти откровенно, признаваясь в своих ошибках и давая высокую оценку уму и действиям Дружинина.
— Вы должны быть ему благодарны, Жанна, — сказал он, как-то странно глядя на меня.
— Я благодарна, — ответила я, а сама в это время думала, что завтра увижу его в последний раз.
Когда гости разошлись, мы с Ирой долго сидели вдвоём, каясь в своих ошибках, впрочем, неприязнь моей подруги к Дружинину всё-таки прослеживалась несмотря на благодарность.
— Слушай, а не оставить ли нам на ночь окна открытыми? — спросила Ира, подмигивая.
— А вдруг под окном станет царапаться горбатая фигура, а потом побежит, прихрамывая? — спросила я.
Мы неуверенно улыбнулись и замолчали, потому что нас вдруг пробрал мороз от суеверного ужаса. Дверь и окна мы заперли очень надёжно, а потом ещё и проверили. Щётку я тоже использовала, как дополнительное крепление, причём Ира смотрела на это очень одобрительно.
— Завтра он зайдёт вместе с дядей попрощаться, а послезавтра они улетают в Англию, — сказала я, делая вид, что мне это совершенно безразлично. — Мавр сделал своё дело, мавр может уходить.
Ира пожала плечами.
— Как-то странно. Я почему-то считала, что он за тобой волочится.
На этот раз пожала плечами я и мрачно изрекла:
— Игуанодон четырёхпоясный.
— Я рада, что ты так легко к этому относишься, — одобрительно сказала Ира. — Уезжает он — и чёрт с ним. Может, ты решишь, что я очень чёрствая, но я страшно хочу спать. А ты?
— Тоже.
Я заснула сразу же, едва легла, и спала крепко, пока меня не разбудила Ира. Было около двенадцати часов дня.
— Звонил Петер, — сообщила моя подруга, зевая. — Приедет часа через два. Он всё устроил с перевозкой тела Нонны. Славный человек. Тебе надо за него хвататься.
— Не хочу хвататься, — сказала я. — И замуж не хочу. Хочу остаться милой старой девой.
— Это ты-то милая? — ужаснулась Ира. — Ты у меня эти шуточки брось! Оденешься сегодня так, как я велю, и будешь очаровывать. Только ни слова не говори мне о том, что случилось! Я не могу об этом думать! Дай мне отдохнуть!
— Я ничего не говорю. Только и ты не говори мне о Петере. Если хочешь знать, у меня уже есть жених.
— У тебя???
Ира стояла передо мной в роскошной ночной рубашке, не той, которую я видела, а другой, не менее смелой и красивой.
— У меня, — гордо сказала я, натягивая одеяло, чтобы скрыть грубый ситец своей самодельной рубашки. — То есть я за него замуж идти не собираюсь, но его мама очень хочет нас поженить.
— И кто он? — жадно спросила Ира.
— Окончил музыкальную школу. Играет на скрипке. В армии служил в оркестре. Потом окончил Бауманское училище, потом Военную Академию. Офицер, но не помню, кто. Преподаёт в Академии. Имеет маму, собаку, кошку, двух водяных черепах и кур. Читает в подлиннике Ремарка и утверждает, что знает английский. Собирается учить японский. Собака хромая, куры несутся.
— Ну… Ну… Так что же ты?! Петер, конечно, более выгодная партия, но на всякий случай мы и этого не упустим.
— Мне такой жених и даром не нужен, — возразила я. — Знаешь, за кого голосовала его мама?
— Причём здесь его мама? — возмутилась было Ира, но женское любопытство взяло своё. — А за кого она голосовала?
— За…ва! — обличительным тоном сказала я.
— За…ва? — Ира явно не знала, кто это такой и почему за него нельзя голосовать. Наконец, она опомнилась и взорвалась. — Ну и что?! Ты не за мать выходить замуж!
— А сам он голосовал за…ого, — закончила я, назвав некую одиозную личность.
Ира, уже потерявшая связь с родиной, на этом имени потеряла и почву под ногами.
— Ну и что? — неуверенно спросила она.
Я засмеялась.
— Ничего особенного, конечно, просто мне этот тип не нравится. Молодой офицер, только что начал службу, а отношение к порядкам в армии и солдатам у него как у самого тупого прапора. Вместо того, чтобы думать, как проводить реформы в армии, он говорит, что на автомобильных дорогах ребят гибнет ещё больше, чем на службе. У меня ведь нет цели выйти замуж. Зачем же сажать себе на шею солдафона?
— Хрипун, удавленник, фагот… — начала Ира.
— Созвездие манёвров и мазурки, — закончила я. — Мне всё равно, что за него, что в воду. К тому же он гвоздя не умеет заколотить. Мать копала канаву, а он уехал в Москву. Сосед варил им ворота, а он загорал на пруду. А на даче у них лежит разобранная стенка, и он не может её собрать.
— Всё ясно, — оживилась Ира. — Кандидатура хрипучего фагота отпадает. Остаётся Петер. Уж он-то милашка. И показал себя в наших неурядицах хорошо. Другой взял бы, да и уехал куда-нибудь, чтобы его невзначай не убили.
"Однако спас меня не он", — подумала я, но вслух этого не сказала.
— Ир, ты не обижайся и не вздумай ничего предпринимать, — решительно заявила я. — Очаровывать Петера я не буду.
— И не надо, — согласилась Ира. — Очаруй меня. Вставай скорее и посмотрим, что нам надеть, а то он застанет нас в постелях.
К чести Иры, она и глазом не моргнула при виде моей ночной рубашки, приличной и добротной самой по себе, но принимавшей нищенский вид рядом с её воздушным шёлковым одеянием, обильно украшенным почти прозрачными кружевами.
Примерка нарядов сначала заинтересовала меня, потом утомила и, наконец, когда Ира кинула на диван гладкие чёрные лосины, насмешила.
— У вас тоже носят эту гадость? — воскликнула я, припоминая толстые задницы, обтянутые считайте что колготками, нависающие над пассажирами, сидящими в вагонах метро.
— Гадость?! — возмутилась Ира. — Да ты примерь!
— И не собираюсь.
Потом я всё-таки решилась натянуть эластичную ткань, чтобы посмотреть, до какой степени уродства смогу дойти.
— О! Именно то, что нужно! — заявила Ира. — Ну-ка надень сверху вот это.
"Вот этим" оказалась длинная рубаха, перепоясывающаяся широким ремнём с металлическими вставками.
— Теперь мне нужны остроконечные сапожки и колчан со стрелами. Может, кто-нибудь и спутает меня с Робином Гудом. Давай придумаем что-нибудь поприличнее.
— Честное слово, тебе очень идёт, — уверяла меня Ира. — На мне лосины сидят хуже: у меня икры толще. Смотри.
Она быстро облачилась в пятнистые лосины, надела подходящую кофту и завязала волосы шарфом.
— Тебе идёт, — сказала я. — А мне как-то дико видеть это на себе. Ты поступай как хочешь, а я разоблачаюсь.
Но Ира упросила меня побыть в экстравагантном костюме ещё немного, пока она сделает мне причёску и мы перехватим по чашечке кофе. Разгуливать по дому в эластичных лосинах было удобно, а её я не стеснялась, поэтому согласилась.
