Наталья Троицкая - Обнаров
Обнаров растерянно смотрел на ребенка.
– Ты что творишь, маленькое чудовище?!
– Надо же вас как-то друг к другу приближать. Полина была бы мне отличной мамой.
– Я понял. Сейчас же спать! Завтра поговорим серьезно. Чувствую, без меня ты совершенно от рук отбился.
Обнаров погасил свет.
– Пап, а ты Полину поцеловал? Там, на дороге…
– Нет.
– Зря, – вздохнул Егор с сожалением. – Ей бы понравилось. Я смотрел запись на видеокассете. Вы с мамой здорово целуетесь! Она от этого такая счастливая была…
– Еще слово, и кому-то по заднице. Немедленно спать!
Обнаров пошел вниз, где на кухне еще хлопотала мать.
– Уснул? – негромко, точно боясь разбудить внука, спросила Марта Федоровна.
– Если бы! – раздраженно бросил Обнаров. – Все твое сюсюканье, мама! Растет черт-те что!
Он сунул сигарету в рот и пошел на крыльцо.
Несмотря на погожий осенний день, к ночи небо затянуло плотными облаками. Ночь была на удивление темной и холодной. Казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме густой и сырой черноты.
Прикрывшись ладонью от ветра, он щелкнул зажигалкой, закурил. Крепкий аромат сигареты штурмом ворвался в легкие. Обнаров чуть кашлянул, поежился от ночной прохлады, прислушался. Ни крика птицы, ни стрекота кузнечиков, только жесткие пронизывающие насквозь порывы ветра.
«Пожалуй, растащит всю эту хмарь к утру. Подморозит…» – подумал он.
В кромешной темноте тихонько скрипнула калитка. До чуткого слуха Обнарова донесся шепот:
– Константин Сергеевич!
– Полина?
Обнаров зажег фонарик.
Торопливые шаги. Сдержанное:
– Извините, что так поздно.
Соседка была босиком. На ней была легенькая футболка и короткие летние шорты.
– Что случилось?
– Если б я знала… – Полина зябко поежилась. – Ощущение, точно схожу с ума. Константин Сергеевич, только не смейтесь. Это началось три дня назад. Я приехала поздно, очень устала и легла пораньше. Я уснула. Проснулась оттого, что по чердаку кто-то ходит. Мой ужас я не передам! Я не уснула до утра. Утром я почти поверила, что шаги мне почудились или приснились. А сегодня… Сейчас…. Опять эти шаги! Даже потолок под шагами скрипит! Что это может быть?!
Обнаров снял свитер, протянул Полине.
– Наденьте. На вас больно смотреть.
Осмотр жилых помещений дома и хозпостроек посторонних не выявил.
– Нужно немного подождать, – осторожно предложила Полина.
– Вход на чердак с улицы?
Полина кивнула.
– Если только… – начал Обнаров.
– Тише! Вы слышите? – Полина инстинктивно ухватилась за рукав его рубашки.
Обнаров прислушался. По доносившимся с чердака звукам было ясно, что на чердаке действительно кто-то есть. Совершенно отчетливо можно было разобрать чье-то шевеление, а потом шаг, другой…
– Константин Сергеевич, заприте дверь! – взволнованно прошептала Полина.
– Ты знаешь, никогда черта не видел. Пойду, посмотрю.
Полина схватила кочергу и с опаской ступая, пошла следом.
Не дав себе времени испугаться, Обнаров поднялся на крышу сарая и, подсвечивая себе фонариком, пошел к лазу на чердак.
– Чудище ты недоделанное! Ты кто? – спросил он, поймав в луч света обросшего, одетого в потрепанный грязный брезентовый плащ мужика.
Мужик не ответил. Он закрылся от света руками и попятился назад, к месту, оборудованному под лежак.
– Константин Сергеевич, что там? – крикнула с низу Полина.
Он не ответил. По-прежнему слепя непрошенного гостя фонарем, Обнаров подошел к нему ближе и грубо спросил:
– Ты кто такой? Отвечай быстро. Повторять не буду. Дам в ухо.
– Матвей я. Кузичев моё фамилие.
– А здесь ты что делаешь, Кузичев Матвей?
– Так… – мужик замялся. – Хозяйка ваша печку топит. От печки тепло. Труба горячая. Сплю я тутава.
– Спишь…
Обнаров зло усмехнулся.
– Точно так, хозяин.
Мужик указал на устроенный из старых книг, газетных подшивок и старого матраца лежак.
– Какого ж ты х… – Обнаров запнулся, невольно обернулся в сторону Полины. – Почему ты именно здесь решил устроить себе ночлежку?
– Так моя бывшая дом-то этот продала. Мне ж куда? Пока тепло было, я в шалаше на озере жил. А холодать стало, куда ж мне от родного дома? Я ж его этими вот руками строил!
И мужик предъявил Обнарову растопыренные пятерни.
– Ой, разжалобишь! Значит так, Матвей Кузичев, забирай вещички и вниз спускайся. Я тебя внизу жду.
– Ужель на улицу погоните, хозяин? К утру мороз будет.
– Я сказал, манатки собирай! – сквозь зубы процедил Обнаров. – В бане переночуешь. Иначе я тебя просто выкину! Усёк?
Мужик сорвал картуз с головы.
– Премного благодарен, хозяин. Я, если надо, и по плотницкой части могу, и лудить посуду могу, и лошадь подковать могу, и…
– Матвей, я не садист, но если ты еще раз в дом заберешься, – Обнаров сунул мужику под нос кулак. – Ты понял?
– Понял, хозяин. Понял. Простите. Не со зла я. Дом-то пустовал. Вот я и влез. Не хотел беспокойство чинить… – покладисто говорил тот и, собрав подмышку нехитрое имущество, пошел спускаться вниз.
Стоя уже на земле, перед домом, мужик рассыпался в извинениях уже перед Полиной, заверив, что больше не побеспокоит ее. Женщина с опаской разглядывала непрошенного гостя.
– Вот он, твой монстр… – усмехнулся Обнаров. – Совсем не страшный. Иди баню топи, чудило! До утра дотянешь. Утром будем решать, что с тобой делать. Жить-то тебе где-то надо.
С охапкой дров Кузичев Матвей проворно исчез в бане.
Полина вздохнула.
– Вот что бывает, когда мужика рядом нет…
Её легкая ирония ему понравилась. Понравились ее доверчиво распахнутые глаза, едва уловимый трепет. Обнаров лукаво прищурился, в глазах заиграли черти.
– Я слышал, что с наступлением темноты амазонки теряли свою воинственность и становились нежными и страстными.
Его поцелуй был настойчивым и чуть-чуть нахальным. Она не возражала. Потом они ушли в дом, пили коньяк, смеялись, вспоминая придуманные страхи, потом оказались в постели.
Утром Полина разбудила его, когда рассвет едва забрезжил. Она была одета и готова к отъезду.
– Привет, амазонка!
– Я уезжаю.
– Почему сейчас?
– Работа.
– Я пробуду здесь еще две недели. Я очень хотел бы, чтобы ты осталась. Возьми больничный, придумай что-нибудь! Пожалуйста, Поленька.
