Белва Плейн - Золотая чаша
– Я не понимаю, что ты пытаешься мне сказать, дядя Дэвид. – В ней зрело какое-то неприятное чувство. Страх или гнев, а, может, то и другое вместе.
– Он слишком обаятелен, для него самого это не всегда благо. Некоторые рождаются такими. Как будто в них заложен магнит.
От льющегося из окна слепящего света стало больно глазам. Она передвинула стул.
– Я не вижу, какое это имеет значение… Не видишь? В самом деле не видишь?
– Что с того, если другие женщины засматриваются на него? Это же не его вина.
Опять последовали манипуляции с трубкой. Он, видимо, собирался с мыслями. Она ждала.
– Видишь ли, в чем дело, Хенни. Есть мужчины, которые не могут хранить верность одной женщине. Да, они любят своих жен, но не могут устоять перед соблазном.
– И ты думаешь, – собственный голос прозвучал каким-то странным фальцетом, – что и Дэн такой?
– Да. Не влюбляйся в него, Хенни. Пожалуйста, не надо.
Она молчала потрясенная, не веря своим ушам.
– Ты любишь его, Хенни? И опять она промолчала.
– Он тебе не подходит. Я должен это сказать. Послушай меня, дорогая. Он слишком любит женщин. Это его недостаток.
– И это после всех тех прекрасных вещей, которые ты о нем наговорил?
– Да, и я говорил правду. Но сейчас я тоже говорю правду.
– Сейчас говоришь мне об этом? Но почему сейчас?
– Я никогда не думал, что возникнет такая необходимость.
Она презирала его сейчас, сидящего тут со своей трубкой и ручкой, и скелетами в шкафу. Он был стар, а старики ненавидят молодых. Глядя на молодых, они думают об упущенных возможностях, сознавая, что исправить уже ничего не удастся.
– Вижу, ты рассердилась на меня.
– Да. Ты не имеешь права. Ты портишь… портишь, – запинаясь, пробормотала она.
– Я не хочу, чтобы тебе было больно, вот и все, – мягко сказал дядя Дэвид.
– Мне не будет больно. Или ты умалчиваешь еще о чем-то?
Может, Дэн совершил какое-то преступление… Нет, невозможно.
– Клянусь, больше я ничего не знаю. Поверь мне, Хенни, я говорю с тобой о вещах, о которых твоя мать тебе не скажет. Сочтет это «неприличным». Но я знаю, что неверный муж разобьет тебе сердце. Многие женщины могут мириться с изменами, но ты, по-моему, не сможешь. – Старик улыбнулся, но улыбка осталась без ответа. – Впрочем, возможно, я слишком забегаю вперед. Молодой человек встретился с тобой несколько раз… это еще не значит, что ты выйдешь за него замуж. Но я должен был предупредить тебя. Вреда от этого нет, надеюсь.
Она не смотрела на него. Да как он смеет! Она была уверена, что Дэн влюблен в нее. Она встала, оправила юбку, и этот типично женский жест помог ей восстановить равновесие.
Эх, старик, старик, что ты знаешь!
Первые веяния весны, мягкий влажный воздух! Итальянец-шарманщик брел по улицам и, останавливаясь то на одном углу, то на другом, исполнял «Санта-Лючию», исполнял с тоской и страстью. Девчонки играли в «классы», мальчишки кидали шарики на тротуарах. Дэн и Хенни катались по Центральному парку на велосипеде-тандеме и пели. Потом направились к Бруклинскому мосту и стали сверху смотреть на суда, плывущие по реке.
– Представь только! Из Китая вокруг мыса Горн, – воскликнула Хенни.
На палубе проплывавшего в этот момент под мостом судна желтолицые матросы, казавшиеся сверху чуть ли не карликами, натягивали канат.
– О чем ты думаешь, глядя на них? О чае? Шелке? Красном лаке?
Он наклонился к ней. Из-за высокого роста ему всегда приходилось наклоняться.
– О тебе. Я вижу свое отражение в твоих глазах. Ты знаешь, что глаза у тебя зеленоватые?
– Дэн! У меня карие глаза.
Посмотрев на него, она в свою очередь увидела свое отражение в его глазах. Ей было легко с ним. Сейчас ей казалось невероятным, что когда-то она смущалась в его присутствии. Это было его заслугой.
– И все-таки они зеленые, – настаивал он. – Не похожие ни на какие другие глаза. Ты вообще не похожа ни на одну из девушек, которых я знал.
– А скольких ты знал? – шутливо спросила она.
– О, десятки. А может, и сотни. Но серьезно, Хенни, ты не такая, как все. Я люблю тебя, ты ведь знаешь это?
Ей хотелось продлить эти очаровательные мгновения первого признания в любви.
– Но мы же так недолго знакомы.
– Четыре месяца. Срок достаточный. Во всяком случае я вполне уверен. Вопрос в том, уверена ли ты?
– В чем?
– В своих чувствах. В том, любишь ли ты меня. Ветер чуть было не отнес в сторону ее тихий ответ.
– Я люблю тебя.
– Хенни, дорогая, – он прикоснулся губами к ее щеке. – У нас с тобой впереди много прекрасных лет, целая жизнь. Милая Хенни!
Как же ты ошибался, дядя Дэвид.
– Ты часто встречаешься с Дэниелом Ротом, – заметила как-то Анжелика.
– Но не наедине. Я же говорила, когда мы идем кататься на коньках или на велосипеде, собирается человек семь-восемь. Его друзья, другие учителя. У них своего рода спортивный клуб, – пояснила она.
Мать посмотрела на нее с сомнением.
– Конечно, я знаю, ты не будешь встречаться с молодым человеком наедине.
Дэн, как впрочем и все представители интеллигенции Истсайда – учителя, писатели, находил это правило абсурдным. Поэтому Хенни приходилось лгать дома.
О, если бы они знали, что происходит на самом деле. Она вспомнила митинг, посвященный забастовке против высокой платы за жилье, на котором выступал Дэн. Говорил убежденно и страстно, как настоящий трибун. Стоя тогда в толпе и глядя на него, Хенни вдруг на мгновение представила картину из иной жизни; она с родителями обедает у Флоренс: робкая служанка, подающая на стол, розовые гладко выбритые щеки и крахмальный воротничок Уолтера, серебряные приборы.
До сих пор Хенни только догадывалась, в каких условиях живут ученики ее класса, теперь она знала это.
– Плата за эти вонючие дыры составляет двенадцать долларов в месяц, – рассказал ей Дэн. – Конечно, они берут жильца, который платит шестьдесят пять центов в неделю, но на хлеб уходит по меньшей мере пятнадцать центов в день, молоко стоит четыре центра за кварту, фунт мяса – двенадцать центов. Не удивительно, что они питаются в основном разными солениями, это дешево и создает ощущение сытости.
Во время своих прогулок они побывали на каждой убогой улочке этого квартала. Обострившийся взгляд Хенни подмечал детали, которые раньше ускользали от ее внимания. Слушая Дэна, она чувствовала, как в душе у нее поднимаются гнев и возмущение. Странно, что раньше, когда о том же самом говорил дядя Дэвид, она оставалась относительно спокойной.
– Это как у Золя, – заметила она однажды.
– Ты читала Золя? Рискованное чтение для девушки твоих лет, – он говорил с восхищением.
В какой-то день они прошли по Ботл-стрит и вышли на Малбери-стрит. То тут, то там были протянуты бельевые веревки, и ветер трепал висевшее на них белье, больше похожее на лохмотья. Уличный торговец продавал поношенное пальто всего за пятьдесят центов; На деревянной доске, положенной на два мусорных бачка, выставленная на продажу рыба тухла на солнце, теплые лучи которого напоминали о приближении лета. Здесь не играли шарманщики, здесь они не заработали бы и пенни.
