Оливия Уэдсли - Первая любовь
Когда она исчезла, выражение его лица резко изменилось. Он пробормотал:
— И ради таких женщин мужчины лгут, воруют и даже умирают.
Он думал, идя обратно вдоль Верклей-Сквера и держа во рту незажженную папиросу, о Гревиле, который любил Лайлу так сильно, что совершил из-за нее низость по отношению к своему ближнему, — а Гревиль был безукоризненно честным человеком. Он думал о Робине Вейне, которым овладела такая безумная страсть, что он решился несколько лет тому назад погубить ради нее свою карьеру, а теперь готов был даже умереть. И Лайла, женщина, для которой он жертвовал всем, накануне того события, которое даже для нее должно было быть величайшей трагедией, переглядывалась с ним, человеком не ее круга, случайно и мимолетно встреченным ею.
Стэнтон остановился, зажег спичку, закурил папиросу и сказал вслух:
— Будьте прокляты вы и вам подобные, недостойные одной мысли порядочного мужчины.
X
Перед Мартином Вейном стоял человек, медленно и осторожно пересчитывавший пачки однофунтовых бумажек. Это был невысокий худой мужчина с решительным лицом, украшенным густыми бровями. Пересчитав деньги, — их было две тысячи, — он сложил пачки в маленький чемоданчик, захромал к ожидавшему его такси и поехал в Ватерлоо к пароходу «Беренгария», отплывающему в Нью-Йорк.
Филипп Роджерс, называвшийся Гербертом Пюрви, когда состоял на службе его величества, хорошо устроился в Америке. Он поместил свои две тысячи, после того как осмотрелся на новом месте, в нефтяные акции, и счастье улыбнулось ему, по его собственному признанию.
Он был когда-то хорошо знаком с тюремным порядком, но никогда не заговаривал на эту тему.
В тот день, когда он вышел из комнаты, снятой на вымышленное имя Мартином Вейном, — и Мартин покинул ее вслед за ним. Он направился быстрым шагом к вокзалу Виктория, переоделся там, отклеил бороду и вышел снова на улицу.
Именно в те минуты, когда Мартин наблюдал за ежеминутно усиливающимся уличным движением, за потоком людей, карет и автобусов, грузовое судно, принадлежащее какому-то Жосу Лумису и управляемое им, вышло из Темзы в открытое море. Его матрос, угрюмый на вид юноша, нагнулся над бортом, следя воспаленными глазами за исчезавшей линией берега. Это был высокий, хорошо сложенный человек, со смуглым цветом лица и синими глазами, поражавшими выражением горечи и озлобленности. Жос Лумис наблюдал за ним в течение некоторого времени, затем ударил его по плечу и сказал, сверкнув белыми зубами, выделявшимися на загорелом лице.
— Теперь нам можно выпить, дружище!
В то же самое время тюремный служитель вошел в камеру Робина, увидел, что она пуста, вскрикнул от удивления, осмотрел все стены, словно Робин мог спрятаться в одной из щелей, и побежал обратно по коридору в комнату суперинтенданта Веста.
— Двадцать третий исчез, — проговорил он задыхаясь.
— Не может быть, — отвечал его начальник. — Его должны доставить в десять часов в суд, и он, вероятно, приводит себя в порядок. Думайте о своих словах, Сальтер, прежде чем о чем-нибудь докладывать.
— Надеюсь, что вы правы, сэр, — отвечал Сальтер сконфуженно.
Выходя, он встретил самого мистера Стэнтона, который быстро прошел мимо него и строго спросил у суперинтенданта Веста:
— Суперинтендант, где Вейн?
Тот сделал несколько сбивчивое донесение. Ему казалось, что сам начальник тюрьмы прошел сегодня утром к двадцать третьему…
— Начальник тюрьмы, — повторил Стэнтон. — Майор Паайн лежит в кровати: у него припадок малярии.
— Но мне… — начал заикаться несчастный суперинтендант.
— Вейн бежал, — перебил Стэнтон, — и вы будете отвечать за это. — Понимаете ли вы, по крайней мере, что влечет за собой это бегство?
Вест схватился за голову, слушая эти слова. Многие из тюремной администрации хватались за голову в этот день. Но все эти донесения, отчеты и доклады привели, в конце концов, к появлению в вечерних газетах сообщения о том, что Робин Вейн, содержавшийся под арестом по обвинению в убийстве, суд над которым должен был состояться сегодня утром, бежал из своей тюремной камеры. Мартин, пришедший в тюрьму рано утром, ответил на все вопросы, рассказывая о том, как провел время с момента посещения Корстоном Робина.
Знаменитого Корстона также подвергли допросу. Его алиби и ответы не вызывали никакого подозрения. Покинув тюрьму, он поехал в клуб, а полдюжины членов этого клуба сообщили о времени его появления. Полицейский, стоящий на посту на Чарльз-стрит, удостоверил, что Корстон приехал домой накануне ночью в обычное время.
Мартин также провел вечер в своем клубе, — его друзья рассказали об этом, — уехал оттуда вместе с Кинном и оставался всю ночь в своем доме.
Сыщик пришел рано утром на Виктория-Род и попытался допросить Меджи Энн; но Меджи была готова отвечать на любые вопросы. Он не добился от нее ничего, кроме желания никогда не встречаться с нею снова.
Стэнтон, которому было поручено расследование по этому делу, направил по различным следам своих лучших сыщиков. Он неутомимо работал и все-таки среди самой сильной суеты нашел время сообщить несчастному уволенному суперинтенданту Весту, что добился для него места в полиции в Южной Африке. Вест, глубоко благодарный ему, признался, что, по его мнению, то лицо, которое изображало из себя начальника тюрьмы, провело в тюрьме весь день и что он подозревал кого-то из власть имущих.
— Я запомню ваши слова, — отвечал Стэнтон серьезно. — Возможно, что в них есть доля истины.
— Я никак не могу поверить, — сказал Вест, — что тут замешан Пюрви. Нет, он ни при чем в этой истории. Этот человек не отличался наклонностями авантюриста и не мог помочь скрыться убийце.
Он был так потрясен происшедшим, что уехал, отказавшись от своего права на пенсию.
— Да, Пюрви исчез, — подтвердил Стэнтон.
Когда Вест уехал, он сидел еще некоторое время, глубоко задумавшись, за своим безукоризненно чистым письменным столом. Оставалось еще десять минут до того времени, когда ему приказал явиться один из главных начальников Скотленд-Ярда.
От предстоящего собеседования зависела вся дальнейшая карьера Стэнтона.
Он поднялся с кресла за шесть минут до срока и пошел своей легкой упругой походкой по коридору до двери, переждал, пока прошли оставшиеся четыре минуты. Услыхав бой часов, он постучал в дверь.
Сильвестр Ричмонд поднял голову при его появлении. Это был еще молодой для занимаемого им положения человек, слывший очень проницательным. Его внешность совершенно не соответствовала представлению о знаменитом сыщике. Невысокого роста, стройный, всегда одетый в темно-синий двубортный костюм с цветком в петличке. Он походил скорее на молодого преуспевающего маклера, так как в его движениях была заметна вертлявость, характерная для этой профессии.
