Джулия Ортолон - Влюбляясь в тебя
В среду Чанс вышел из банка, сел в машину и поехал в старый квартал, где семья Авроры жила уже много лет, поселившись там еще до Большого шторма. В Галвестоне всю историю разделяли на два периода: до шторма и после шторма.
Со стороны залива остров был похож на опустевшее поле битвы: ничего не уцелело здесь после грозной бури, обрушившейся на побережье Техаса и унесшей жизни более шести тысяч человек. Разбушевавшаяся природа не уничтожила островной цивилизации, но оставила след, навсегда изменивший вид острова.
После урагана вдоль побережья была возведена опорная стена – массивное сооружение семнадцати футов в высоту, простирающееся на мили вдоль берега. На протяжении нескольких лет после завершения ее строительства с помощью трубопровода на побережье качали грунт, чтобы поднять восточный край острова над уровнем моря.
Не менее долговечным и заметным памятником стала и граница между разоренной пустошью и живым миром. По одну сторону от нее было разрушено все, а совсем рядом, в соседних районах, все постройки остались целыми и нетронутыми стихией.
Дом Сен-Клеров располагался по уцелевшую сторону этой границы – среди великолепных памятников старины: викторианской эпохи, довоенного периода и времен нового Возрождения, среди уютных старых домиков и роскошных особняков. Некоторые были отреставрированы, но многие еще хранили отпечаток нетронутой старины. Семьи из старинных родов жили в унаследованных ими от богатых предков домах, содержать которые им было уже не по карману. Семьи же, разбогатевшие недавно, выкупали и ремонтировали роскошные обветшавшие особняки. Таким образом, светское общество смешалось с простыми обывателями, богатая верхушка жила рядом со средним классом, и на каждом шагу яркие тропические цветы привычно пестрели среди суровых техасских дубов.
Вечный праздник жизни, людская суета и буйство природных красок – вот что так привлекало Оливера Чанселлора в Старом Галвестоне. Здесь не было даже намека на географическое деление на хорошие и плохие районы, на богатых и бедных, здесь не было ни белых, ни черных, ни латинских кварталов. Все жили здесь бок о бок.
Но к сожалению, невидимые границы социальных групп были не столь размыты. Потомственные аристократы могли жить рядом с недавно разбогатевшими предпринимателями или традиционно нищими семействами, но каждый знал свое место. В этом смысле Галвестон был известен своим закоснелым снобизмом.
Чанс принимал это со вздохом смирения. «Такова жизнь везде – не только в Галвестоне», – размышлял он, подъезжая к одноэтажному белому дому, расположенному чуть южнее делового центра города. Мысленно Чанс уже слышал шепот голосов, который неизбежно будет преследовать их всю дорогу до восточной части острова, шурша, словно шины по мягкому щебню и распространяя сплетни о них по всему городу, после того как какой-то прохожий спросил невзначай, чей это темно-синий «БМВ» припарковался у дома Бушаров.
Выйдя из машины, Чанс посмотрел на табличку, прибитую к шесту по ту сторону низкого деревянного заборчика. Она сообщала любознательным туристам, что сей прелестный домик с ухоженными цветочными клумбами был построен в конце девятнадцатого века Генри Ле Рошем для его дочери, Николь Бушар – актрисы, игравшей на многих известнейших сценах Нью-Йорка, Лондона и Парижа.
Табличка умалчивала лишь об одном, хотя все обитатели Галвестона прекрасно знали это, – о том, что дом был построен не как подарок дочери от любящего отца, а как одинокое убежище, предоставленное жестоким тираном своему единственному ребенку, чтобы навсегда избавиться от дочери, стыдившейся своего родства с ним – убийцей ее матери. И что Николь скончалась в этом доме, всеми покинутая и без гроша в кармане.
Что касается потомков несчастной актрисы, жители Галвестона никогда не забывали их скандальных деяний, будто все это было только вчера. Отгоняя от себя эти мрачные и бесполезные мысли, Чанс вошел в сад и по вымощенной камнем дорожке вступил в прохладную тень переднего крыльца. Темно-зеленые ставни придавали уютному домику особое провинциальное очарование.
Из-за двери доносился странный шум, как будто внутри играли в бейсбол и пылесосили полы одновременно. Чанс постучал, и дверь дряхло зашаталась, поскрипывая шарнирами. Послышался собачий лай, и мгновение спустя появилась шелли, с высунутым языком и виляющим хвостиком. Коричневые глазки сияли счастьем и полной уверенностью, что Чанс пришел проведать именно ее – или его? Чанс, подумав, рассудил, что любое существо, способное кокетничать с незнакомцем, должно быть, женского пола.
– Что там такое? – Мужской голос донесся из глубины комнат. Пылесос умолк, и Чанс услышал звук бейсбольной биты, ударяющейся о мячик. Взволнованный комментатор пытался перекричать разбушевавшуюся толпу болельщиков.
– Давай, давай, давай, вперед! Да! Молодчина! – закричал мужской голос за дверью. Собачка радостно залаяла, вторя хозяину.
– Ого! Сэди, девочка моя, ты это видела?!
Минуту спустя Эдриан Сен-Клер появился в дверях, наклоняясь, чтобы одной рукой почесать добродушной питомице за ухом, а другой открыть дверь.
– Привет, Чанс, давно не виделись! Заходи.
– Привет, Эдриан. – Чанс кивнул ему и шагнул внутрь. Он знал Эдриана Сен-Клера со школы, хотя и тогда они вращались в разных кругах. Эдриан был самым популярным парнем в школе, он был лучшим во всех спортивных состязаниях, все девчонки сходили по нему с ума. Он первый преподнес Чансу урок о том, что не все можно купить за деньги.
Собачка требовательно тявкнула и встала на задние лапки, опершись передними о колени Чанса.
– Сэди, ну-ка перестань! Ты уж прости ее. – Эдриан шутливо погрозил собаке пальцем. – Все женщины в этом доме со временем становятся немного порочными.
– Все в порядке, – усмехнулся Чанс. – Аврора готова?
– Вообще-то она еще не вернулась с работы, но, я уверен, она будет с минуты на минуту. Ты – проходи и присаживайся, где тебе удобно. – Эдриан скинул с дивана стопку газет прямо на пол. – Багуэлл только что сделал потрясающий бросок с восьмой базы. Астрос на седьмой, Кабс на пятой, сейчас играет Каминити.
Чанс, расположившись на диване, сразу же увлекся игрой. Телевизор, ежеминутно извергавший шумные взрывы ликования или возмущения болельщиков, был встроен в старинный французский шкаф, стоявший как раз напротив дивана. Эдриан смотрел стоя, так и держа в руках щетку пылесоса.
– Черт! – вскричал Чанс, когда Каминити, едва успевший приготовиться к удару, был беспардонно прерван рекламным роликом.
– Хочешь пива? – спросил Эдриан, выключая из розетки пылесос и сматывая шнур.
