Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина
И после всего что было, так страшно начинать заново. Так страшно верить людям. Так страшно допускать мысль, что у меня когда-нибудь будет мужчина, что я снова смогу полюбить.
Меня так сильно обидели, что хочется спрятаться в свой кокон поглубже, и никогда больше не показываться людям.
Почему-то становится стыдно за то, что не увидела раньше черную как уголь душу Белого. И от того, что дала себя обмануть, тоже стыдно. И за свой стыд, который испытываю сейчас, за него и эти горячие слезы, Боже, как же мне стыдно!
Я не понимаю, чем заслужила такое. Потому что я старалась, я правда старалась и была Филиппу хорошей женой. Понимала, поддерживала, разделяла интересы. Любила и верила, что меня любят в ответ.
Всхлипываю. Жмурюсь до боли, до цветных кругов перед глазами и снова смотрю перед собой.
На чужого мужа. Мой Филипп умер, а вместе с ним умерла наивная и добрая Римма Фука, и их гибель я обязательно оплачу. Потом. А сейчас нужно решить, что делать с этим неизвестным и страшным человеком.
Вытираю с щек злые хлесткие слезы. Надавливаю пальцами на скулы, так, что останется след, но эта боль отрезвляет, не дает зарыться в жалость к себе.
- Я, правда, любила тебя, Фил. – Упрямо задираю подбородок вверх. – Я умею любить. Но ненавидеть я умею еще лучше. И я никогда, слышишь, никогда не прощу тебе того, что ты со мной сделал! Я клянусь, что верну тебе каждую свою слезинку, ты ответишь за каждую мою рану в сердце, и ответишь с троицей, я обещаю!
Я поднимаюсь с кушетки, когда слышу движение за спиной. Это Настя влетела в палату и тихо закрыла за собой дверь.
- Подруга, я мчалась со всех ног! Думала, ты приехала, чтобы его убить!
- Зачем? – Искренне удивляюсь я. – Марать руки, брать такой грех на душу, потом еще ответственность за него нести. Нет, Настя, я ничего не сделаю Филиппу. Даже наоборот, я буду ждать, когда он придет в себя. Потому что Белый должен увидеть, кто именно растоптал его жизнь.
Глава 12
Больше всего меня злит, что Белый своим поступком уничтожил само понятие «дом». Не брак, не отношение, не любовь, а именно дом.
Возвращаться домой мне теперь не хочется. Во-первых, сейчас как никогда чувствую, что квартира не моя. Что ее нужно оставить, отдать, забыть. Бросить.
Во-вторых, я просто не понимаю, с чего начать свой переезд. К примеру, что нужно брать после развода, если в браке у нас не было понятия мое/его. Все казалось нашим. Вот передо мной телевизор, кто за него платил? А собрание сочинений Шиллера? А новый ортопедический матрас? Честно, не помню. Постельное белье точно покупала я, но, Господи, как мелочно выглядит то, чем я сейчас занимаюсь! Мелочно и пошло!
Передо мной один за другим как в рекламе вылезают баннеры с вопросами:
Что делать с антиквариатом семьи Белых? Перевезти на квартиру свекрови не получится, она слишком плоха, чтобы добивать ее новостями об аварии, разводе, разделе имущества.
Ладно, мебель. А вещи Филиппа? Должна ли я их забрать с собой или упаковать и снять в аренду какой-нибудь склад, чтобы они дождались… чего?!
Я злюсь на мужа, злюсь сильно, отчаянно. Не за то что изменил мне, предал, оставил без денег, и с черной как ночь репутацией. Нет! Я злюсь, потому что при всем этом он имеет наглость лежать в коме, и оставаться героем, пока я разгребаю последствия его грешков!
Чтобы оттянуть время я пью воду, проверяю новостную ленту, принимаю душ, заказываю новый чемодан, чтобы не брать с собой наш семейный. Тот, с которым мы исколесили полмира. И да, я злюсь даже на этот дурацкий чемодан, который был свидетелем моего счастья и чужой лжи.
Откладывать больше нельзя, и я тупо выгребаю шкаф, решая начать с вещей.
Платья нужно взять с собой. И вот этот теплый норвежский свитер, и горнолыжный комплект, вдруг в моей новой жизни найдется время для старых привычек?
Во вторую кучу летит то, что я и так собиралась выкинуть: растянутая футболка, блуза с не отстирываемым пятном, которую я никак не могла отнести в химчистку, красные капроновые колготки. Мой модный провал. Тогда я считала себя авангардной и на презентацию книги Белого заявилась в черном коротком платье бэби-долл, балетках без каблука и красных колготках. Стильно, дерзко, в духе семидесятых. Так я думала, пока не увидела фото с мероприятия.
На всех снимках я походила на пупса переростка, которого зачем-то принесли на взрослый праздник. И судя по взглядам, которые на меня кидали остальные, так казалось не мне одной.
Я улыбаюсь, вспоминая собственный позор, и как Белый утешал меня после него, рассказывал, что я все равно была самая красивая, а остальные просто не смогли понять мой хитрый замысел. Все это время красные колготки сброшенным знаменем лежат на груде моих вещей. Избавиться от них будет проще всего, а что делать с воспоминаниями? С фотографиями или с моей коллекцией парфюмов?
Я открываю ящик дамского столика и с тоской смотрю на плотный ряд стеклянных флаконов. Каждый тянет на целое состояние, за каждым тянется своя история.
Вот эти духи Фил купил мне в Италии, пока я отсыпалась в гостинице после сложного перелета. Откручиваю пузатую как барабан крышку и меня с головой накрывает запах сицилийских апельсинов, сочной дынной мякоти, соленой от моря кожи, оперы, босоножек, счастья.
Второй парфюм мы купили в Париже. Нишевая штучка с ароматом земли, дождя, чернослива, осени.
Третий уже наш, российский. Молодая фирма пыталась спрятать в свои флаконы запахи десертов. Кокосового крема, сливочного мусса, лимонной меренги, маковых булочек. У меня в руках оказался яблочный пирог с корицей. Такой сочный, что непроизвольно начинает вырабатываться слюна и появляется аппетит.
Очень не вовремя. В холодильнике пусто, я все время забываю купить продукты, так что есть мне просто нечего. И стоит об этом подумать, как раздается стук в дверь.
- Римма Григорьевна, - слышу знакомый бас, - открывай, медведь пришел!
На порог вихрем влетает Никита, сын Насти. Большой, шумный он за секунду занимает все пространство коридора, вытесняя из него все лишнее от вещей до мыслей.
- Ставь чайник, я тебе суп принес, чебуреки, фрукты, йогурт. Суп варил сам, так что взял еще и смекту, а то мало ли. Остальное купил, каюсь. Ты вроде такой любишь, со злаками, да? Я тебе побольше взял, а то, небось, не ешь ничего.
- Не ем, - согласно киваю, - тебя Настя сюда отправила?
- Ну, типа того, - неразборчиво уже из кухни. Следом раздается бряцанье посуды, всплеск воды, тихие ругательства и через несколько минут все ароматы моей квартиры, все эти сицилийские апельсины, фрезии, ландыши, землю, очень и яблочные пироги вытесняет один единственный запах.
Запах куриного супа. И заботы, от которой хочется плакать.
После ужина Никита моет за нами посуду, протирает стол и даже берется за веник, чтобы смести несуществующие крошки – дома у меня всегда чисто. Даже депрессия и желание сдохнуть не повод себя распускать.
Я с интересом наблюдаю за суетой вокруг. Чувствуется, до чего Никите не комфортно у меня дома. Не считая последней недели, Савранский ни разу не был у нас в гостях и теперь дергается, поминутно проверяет телефон, фыркает то на старинный буфет, то на свадебное фото на нем.
- Я еще не успела сжечь все фотографии и любовные письма, - в шутку оправдываюсь.
- А собиралась?
- Если честно, нет. Была мысль изрезать в лоскуты матрас на котором мы спали, но быстро передумала. Ты вообще в курсе как сложно найти хороший ортопедический матрас, чтобы утром ничего не болело?
- У меня и так ничего не болит.
- У тебя возраст, Никита, - я снисходительно улыбаюсь, - в двадцать три я тоже могла спать в картонной коробке, закинув ноги за голову, а утром идти покорять Эверест.
Савранский молча жмет плечами. Он вообще в последнее время все чаще молчит. Оно и понятно, между нами пропасть, с мостиком в виде Насти. Спасибо ей за то что попросила Никиту присматривать за мной, но не надо. В его компании я чувствую себя неловкой и… старой. У нас не такая большая разница, но за нее пережито столько, что я сама пугаюсь собственного опыта.
