Ожившая надежда - Федор Егорович Конев
- До сих пор не могу понять, - признался Касьянович, - свои же своих! И вохра, и зэки, и летчики - все же наши люди, думаю вот. Не свалились с неба. В одинаковые школы ходили. Может, кто-то в одном дворе вырос. Вся-то разница, что один в болоте оказался, а другой над ним в самолете. И вот ведь что меня занимает больше всего - поменяй нас местами, изменилось бы что? И прихожу я к тому, что одни так же лежали бы, а другие стреляли бы по ним!
- И вы?
- Что я?
- Стреляли бы? - спрашивала Анна, глаза распахнутые, беззащитные, а в них вопрос как крик.
Касьяныч не ответил ей, погладил по голове как ребенка да улыбнулся мягко. И уже не нужны были Анне слова, она и так поняла - не стал бы.
- Арсений испытал на себе безотцовщину, - сказал Касьяныч, - и не захотел такой доли своему дитяти. Не злись на него.
Вторую причину не раскрыл без спросу самого Арсения.
В означенный природой срок у Арсения родилась дочь. Когда впервые увидел закутанное в пеленки и немилосердно ревущее существо, он поразился тому, что кроха вдруг перестала плакать и уставилась на него с явным узнаванием, чего на самом деле быть не могло. Но ведь было!
Именно в ту минуту промелькнула у Корнеева мысль, что каким-то необъяснимым образом из неведомых высей вернулась к нему душа мамы, не выдержав долгой разлуки, и впоследствии эта сокровенная догадка только укреплялась в сознании вопреки здравому смыслу.
Отец и дочь узнали друг друга. Истинно так и было, никак не иначе.
А через два года Анна Ванеева вышла замуж за Виктора Семина, но с тем условием, чтобы свою девичью фамилию оставить в паспорте. На том и поладили. Виктор был завсегдатаем дома Касьяныча, но теперь приходил без своего приятеля Василия. Даже при самых жарких спорах, когда все кипели страстями, он сидел молча и грустно улыбался. В той улыбке было что-то отрешенное, смиренное. Виктор был и невысок, и не крепок, с пригожим девичьим лицом. Все чем-то выделялись друг от друга, у каждого было чем выставиться, а Виктор никакими талантами не обладал и ходил в эту компанию только из-за Анны.
А она все хорошела, заметно стиралась подростковая угловатость и выступала мягкая женственность во всем ее некрупном, но очень ладном и тугом теле. Парни к ней тянулись, намекали о своих глубоких чувствах, рассыпались в комплиментах, дарили цветы, но она ко всем кавалерам оставалась равнодушной, потому что не тех страстей хотела, чем они пылали, а душевного родства. Ей было очень одиноко, мечты оставили в покое, она ничего не ждала и ни к чему не стремилась. Когда какой-нибудь очередной воздыхатель обещал златые горы, она только усмехалась горько. Ей было скучно их слушать.
Виктор был полной противоположностью Арсения. Самым робким воробышком в стае. Все толкаются, суетятся, лезут, хватают клювами рассыпанное зерно, а он стоит в сторонке позади и смиренно ждет - может, и ему чего останется. Весь его характер и состоял в этом смирении. Их и сблизило то, что Анна Ванеева была в том же состоянии полного безучастия к судьбе. Возможно, Виктор был таковым от природы, а душа Анны остыла отпылав. Они были одинаково нищие духом, то есть не ведавшие пути для себя. Оттого и ухватились друг за друга.
- Проводи, - однажды сказала Анна.
Виктор поднялся и пошел за ней. Они всю дорогу молчали. Нет, не совсем так было, если честно. Он сказал:
- Темно.
Не получив ответа, вздохнул, потом через долгую паузу объяснил, почему темно:
- Поздно уже.
А в конце пути сказал:
- Вот твой дом.
Будто Анна не знала своего подъезда. И странным было то, что Виктор своим поведением не раздражал ее, как будто этого и хотела - покоя. Чуть ли не месяц провожались, все так же, не утруждая себя разговорами. Да и о чем было говорить? И так было все ясно. У Анны ясность оттого происходила, что сузился круг интересов. Оставалась отдушиной любимая работа, она обожала возиться с детьми, забывалась, в играх с ними просыпались фантазии, но рабочий день кончался, малыши уходили с мамами, а она возвращалась домой, и ей было зябко. Хоть дышал бы кто-то рядом!
Ни с того, ни с сего стал приставуч Платон Колыханов. Обещал в знаменитые актрисы вывести.
- Ты моя Галатея, - говорил.
Дурак! И это еще подтолкнуло Анну принять решение, так что однажды спросила Семина:
- Почему не женишься на мне?
- Я? - чуть не поперхнулся рыбьей костью Виктор.
Он уже давно бывал в квартире Анны, они вместе ужинали, смотрели телевизор, потом уходил.
- Чего так испугался? - спросила Анна.
- Почему я? - не мог никак понять Виктор.
- А что тут такого?
- У тебя столько…
- Чего столько?
- Ну, поклонников. Или как их? Платон говорит - на руках бы носил.
- У него руки всегда потные.
Виктор посмотрел на свои ладони. Анна засмеялась.
- А у тебя сухие. Вот и женись.
- Ты шутишь. Зачем?
- Но ведь любишь меня?
- Откуда знаешь?
- Витенька, это у тебя на лбу написано крупными буквами.
- Но я-то… То есть ты-то…
- Хочешь сказать - не люблю тебя? Я тебя жалею, Витя. А это больше, чем любовь. Любовь, как весна, недолговечна, а жалость в русской бабе сидит веками.
- Я простой, - признался Виктор. - Скушен буду.
- Отказываешь девушке?
- Подумай, Анна, - рассудил Виктор. - Если кому хочешь досадить, не делай этого.
- Досаждать некому, Витя. Тысячи людей… Да какие тысячи? Миллионы живут себе и живут. Как живется, так и живут. Вот и мы с тобой.
- Я знаю, почему так хочешь, - сказал Виктор. - Чтобы не приставали.
Он не был глуп. Анна и впрямь хотела, как улитка в ракушку, заползти в семью и отгородиться от мира. А при таком желании партии лучше Виктора придумать было невозможно. Он был на диво предупредителен. Она подумать не успеет, а он уже уловил, чего она захочет. Руку подаст в самое время, стул подставит, хлебницу придвинет, чай поднесет… Да мало ли что! И все у него получалось неназойливо, будто так и должно быть, так
