Когда развеются миражи - Оксана Хващевская
Матвей сдернул плед, в который девушка была укутана, и опрокинул ее на спину, склоняясь над ней. Обвив руками шею мужчины, Юля запустила пальцы в его волосы и прижала голову к своей груди…
Шарапова лежала, прижавшись щекой к подушке, без смущения глядя на то, как он неторопливо передвигается по комнате, нисколько не стыдясь собственной наготы. Мягкий свет бра отражался отблесками на его смуглой, лоснящейся коже, играл на мускулистых плечах и груди. Без стеснения, даже с каким-то удовольствием рассматривая мужчину, Юля словно впервые видела его, подмечая и плоский живот, и узкие бедра, и сильные ягодицы, и пропорционально сложенное тело со стройными, что в общем-то не свойственно мужчинам, ногами. Это было каким-то прямо эстетическим удовольствием наблюдать за ним, будто перед ней не живой человек, а произведение искусства. Она смотрела на него и понимала, что желание прикоснуться к нему, попробовать на вкус снова рождается в ней. А Матвей, закурив, обернулся. Юля не отвернулась. Знала, свет бра высвечивает лицо, и он видит ее глаза. Она продолжала смотреть, чувствуя, как какое-то странное и обезоруживающее откровение переполняет ее. Так, если бы Гончаров не просто оголил ее тело, а еще и душу обнажил.
Глава 4
За окном мелькали деревни и поля, рощи и овраги, по дороге стелился туман, и свет фар, едва рассекая темноту раннего октябрьского утра, утопал в вязкой влажности. Юля уснула сразу, едва они вырулили на главную улицу городка. Шел седьмой час, они почти не спали этой ночью. Неудивительно, что она уснула, а у Матвея, наоборот, голова была ясной, а мысли здравыми и четкими. И все они были о девушке, которая сейчас дремала рядом. Однако мысли его были невеселыми, заставляли хмуриться. То и дело потирая подбородок, Гончаров поворачивался к Юле, все отчетливее понимая, что проиграл. Проиграл в первую очередь себе. Все эти годы он был уверен, воспоминания о ней отпустят, если только он закончит то, на чем они остановились в «Метрополе». Самонадеянно тешил себя иллюзиями, был убежден, наваждение пройдет сразу, как только девушка окажется в его постели, но ошибся. И теперь уже не знал, что лучше: жить с вечной мечтой о ней или мучаться воспоминаниями об этой ночи, которая, возможно, уже не повторится? Он хотел ее, грезил этим, но все его мечты оказались далеки от реальности этой волшебной ночи.
У Гончарова были правила, но все они теряли смысл, если дело касалось Шараповой. И это ставило в тупик, напрягало и озадачивало. Мужчина не знал, как дальше действовать, но каждый раз глядя на нее, хотел коснуться, обнять, притянуть к себе, поцеловать и овладеть снова.
Немного поплутав по деревне, он отыскал дом и остановился, не глуша мотор. Наклонившись, увидел, что в доме уже не спят. В боковом окошке горел свет. Мужчине не хотелось будить девушку, он предлагал сразу вернуться в Сиренево, но она и слышать об этом не хотела. Попросила отвезти домой.
— Юля, — Матвей коснулся ее плеча.
Девушка не сразу проснулась, несколько секунд пыталась понять, где она и что происходит. Потом ее взгляд остановился на Матвее, и, сразу все вспомнив, она выпрямилась.
— Я пойду?
Гончаров кивнул, а она стала расстегивать ремень безопасности.
— Я могу приехать за тобой через пару часов, — предложил он, наблюдая за ее действиями.
— Это не обязательно! Я приду сама!
— Уверена, что тебе вообще стоит сегодня приходить? — он помог отстегнуть ремень.
— Конечно, у меня много дел, — хрипловато ответила она, оказавшись в его руках. Их головы почти соприкасались. Ее дыхание ласкало его щеку. Он не торопился выпрямиться, а она невольно вжалась в кресло, чувствуя, как учащается сердцебиение.
— Не отстраняйся от меня, ладно? — попросил он, заглядывая ей в лицо.
Она смогла лишь кивнуть.
Гончаров коснулся пальцами ее подбородка и легко поцеловал в губы.
— Ладно, беги! — он перегнулся через нее и открыл дверцу машины.
Юля вышла, поежившись от утренней прохлады, захлопнула за собой дверцу и пошла, не оглядываясь, к калитке.
Машина, негромко шурша шинами, развернулась и покатила в сторону трассы.
На кухне горел свет, а это значит, бабушка уже не спала. В печи потрескивали дрова, закипал электрочайник, а Федора Николаевна, сидя у стола, замешивала тесто для блинчиков.
— Привет, бабуль, — негромко поздоровалась девушка, оказавшись на кухне.
— Юленька, а я вот блинчики мешаю и гадаю, приедешь ты к завтраку домой али сразу в Сиренево, — заговорила бабушка. — Чайник вскипел, заварить тебе кофе?
— Я сама, бабуль! — девушка стащила с себя куртку, разулась и принялась хозяйничать, выставляя на стол чашки, сахарницу, банку с кофе и заварник. Потом еще и конфетницу вытащила и, естественно, обратила внимание на немецкие конфеты, которые горкой лежали там.
Присутствие в доме чужих людей она ощутила с порога. В доме пахло по-другому, теперь к этому придется привыкать или же съезжать на собственную квартиру.
Заварив кофе, девушка села к столу и, подперев щеку рукой, стала неторопливо помешивать. Бабушка пододвинула к себе чашку с чаем…
— Настасья в твоей комнате легла, ты ведь не обиделась? — заговорила снова Федора Николаевна.
Юля сжала губы и покачала головой.
— Шарапов и ее не желает видеть в квартире? Она ж там прописана! И вообще, что они намерены делать в деревне после Германии? — спросила девушка.
— Настасья в Минск собирается, нашла себе работу там. У нее ж образование и опыт есть. Какая-то организация пригласила. Она уедет скоро. А твоя мать, я не знаю… Ей некуда ехать. А здесь ее дом!
— Конечно, — кивнула Юля и потянулась за конфетой.
Всю суть произошедших перемен она сейчас не могла охватить. Мозг отказывался работать, очень хотелось спать. Но она точно не расстроилась по поводу развода матери и Шарапова, наоборот, даже рада была, что больше никогда его не увидит, вот только то обстоятельство, что мать теперь будет жить здесь, ей не очень нравилось. Что-то подсказывало, из этого не выйдет ничего хорошего.
Выпив чаю, бабушка тяжело поднялась из-за стола и отправилась к печи, а Юля так и осталась сидеть, чувствуя, как ее клонит в сон, а глаза то и дело закрываются. Она не представляла, как сегодня вообще сможет работать. Единственное, чего хотелось, это забраться под одеяло и проспать до завтрашнего утра. Вместо этого придется встряхнуться и собраться на работу.
— Юля?
Девушка вздрогнула и открыла глаза. Кажется, она все же задремала за столом, подпирая щеку рукой.
Юля обернулась.
В проеме дверей, кутаясь в шелковый пеньюар, отделанный сливочным кружевом, стояла
