Верная (не)верная - Евгения Грозд
— Привет, — Максим мягко улыбался мне, оглянувшись назад.
— Привет, — вежливо кивнула, но в груди тут же знакомо заныло.
Я скучала по этой улыбке, по глазам, по ямочке на подбородке. Господи, да по всему, чем владел этот мужчина. Руки слегка задрожали, и, чтобы скрыть компроментирующий меня факт, сцепила их в замок, с целью хоть немного унять.
— Как ты? Давно не видел тебя.
— А я тебя, — сухо ответила, вытянув шею в аристократическую длину и подняв чуть выше голову. Он не должен понять, что думала о нём, не должен знать о сумбуре в душе. — У меня всё хорошо. Тебе как работается в доме?
— Неплохо. Я сейчас усиленно готовлюсь к важному бою. Ушёл аж с головой. С работы сразу на тренировку. Времени, можно сказать, совсем не остаётся.
Зачем ты смотришь так виновато? Так, словно предал или бросил. Так, будто обязан мне чем-то и не выполнил свой долг. А эти слова? Словно хочет оправдаться. Это лишнее.
— Хорошо. Ты молодец. Уверена, что у тебя всё получится, — безынициативно уронила в ответ, выдавив дежурную улыбку.
Но его не обманешь. Смотрит недоверчиво и… С жалостью?!
Кухарка плюхнулась рядом со мной, вынув от горьких выводов. В чёрном одеяние и платке, на носу стильные тёмные очки, на руках кружевные митенки. Женщина протянула мне такой же чёрный шифоновый шарфик и упаковку бумажных салфеток. Да, милая Варвара подготовилась на славу.
Павел сел на водительское, сразив всех шлейфом от сигаретного дыма, который опрометчиво зажевал мятной жвачкой.
— Павлуша, в церковь надо ещё за свечками заехать, — спохватилась Варвара Петровна.
— Там на кладбище есть часовня. Заскочим по дороге, — ввернула я.
— Вот и хорошо, — Варвара ласково похлопала меня по руке, увы, видя моё каменное лицо, она приняла это на свой лад. — Ну не злись на Алёшу. Он завтра обещался заехать к Валентину. Ты же понимаешь, что твой муж занятой человек.
Боже, Варечка, заклинаю не говори мне ничего о нём! Но, выдавив лучшую из своих фальшивых улыбок, приобняла сердобольную повариху..
— Я всё понимаю, Варвара Петровна.
Кухарка вздохнула с чувством выполненного долга, задумчиво глянула на дорогу и вновь переполошилась:
— Максимка, а корзину-то забыли на кухне! Я ж собрала съестного, чтобы помянуть. Ой, голова дырявая! Вернуться надо…
— Спокойно, тёть Варь, — Макс не удержался от улыбки. — Корзина давно в багажнике вместе с лопатой и бутылью воды.
— Ох, спасибо, дорогой. Аж сердечко зашалило, — и Варвара Петровна принялась обмахиваться платком.
Актёрские данные у нашей любимой стряпухи всегда были на высоте, поэтому я и Макс обменялись понимающими и чуть смеющимися взглядами.
Очередной крючок запретного счастья дёрнул за жилу. Мне нравится в нём буквально всё — озорной прищур, открытая улыбка, прокол на ухе от ношения серьги в прошлом, манера потирать костяшки пальцев. Этот парень смог воплотить в себе всё, о чём я мечтала когда-то в свои пятнадцать. Всё чего меня лишил супруг, придя в мой дом и отобрав то, что было так дорого и мечту в придачу.
На кладбище, как и положено, тихо, спокойно и умиротворённо. Дневное солнце в зените и весело проникает своими лучами сквозь вату пушистых облаков. Всё шептало о прекрасном дне, но три фигуры медленно идущие меж мемориалов и оград не замечали этих радостных мелочей. Правильно ли? Мы в спальне, где спят вечным и безжизненным сном дорогие сердцу люди. Только их лица с мраморных памятников и фотографий смотрели на нас и на этот прекрасный, но жестокий мир. Все такие разные, красивые и так спокойны — их беды, страдания, ошибки закончились, как и радость, и счастье, и любовь. Всё прошло, как и она сами.
Глянула на Максима, который шёл за нами следом между оградок. Он вглядывался в памятники и тоже о чём-то думал. Губы его иногда сильно сцеплялись, если он проходил мимо могил с молодыми людьми или вовсе мимо детских захоронений.
Валентин Дмитриевич Филатов — слева от моего отца. Правее Илона Сергеевна Филатова. Мамочка! Проглотила огромный ком, веки защипало от горячих слёз. Наступит ли когда-нибудь тот день, когда, придя сюда, я не буду плакать? Когда буду говорить им, что у меня всё хорошо? Когда на душе станет мирно и спокойно?
Втроём принялись прибирать мемориал. Тётя Варя протирала мраморные плиты и оградку тряпочкой, я же пропалывала клумбу с многолетними цветами. Репей и крапиву глубоко проросшую в почву, Максим подкапывал и убирал в кучу, которую после свалил за деревом, где не было захоронений. Закончив облагораживать территорию, возложила букет роз на постаменте родителей, а на памятник брата поставила оловянного солдатика.
— Валюша коллекционировал их, — слышу, как Варвара шепчет мужчине. — Антикварные. Не помню, как называется…
— Канониры, — пояснила я. — Начало двадцатого века. Германия. Немцы расписывали каждую игрушку в ручную. Этого солдатика не хватало в коллекции, потому что его глупая старшая сестра стащила игрушку, чтобы поиграть и забыла вовремя вернуть.
Мысль увела в прошлое, когда мне одиннадцать, а брату восемь. Родители ищут его солдатика, а я, испугавшись наказания за то, что взяла без спроса, солгала. Спрятала своё преступление там, где никто никогда не найдёт. Так и случилось. Теперь сама нашла в старых вещах за подкладкой девчачьего кошелька, в котором хранила коллекционные монеты.
— Он так и не узнал правду, — горько уронила я, глядя на солдатика.
— Думаю, он знал, — вдруг произнёс Максим и, взяв игрушку в руку, протянул мне обратно. — Он просто подарил тебе его, чтобы этот солдатик приглядывал за старшей сестрёнкой.
Сдерживать слёзы стало невмоготу. Дрогнувшей рукой приняла солдатика и, сжав в ладони, тоскливо приложила к груди, словно обнимая брата. Кухарка погладила мою понурую спину и перекрестилась.
— Надо помянуть, — и принялась раскладывать конфеты, печенья и хлеб. Максиму всучила свечи, веля поджечь фитили, я же не сводила глаз с фотографий на памятниках.
Боль с каждым приходом сюда была невыносима, но сегодня мне больней ещё на одну жизнь. Простите меня, мои любимые. Простите за то, что не с вами. За то, что отдала свою душу не вам, а вашему убийце. Я слабая… Но я смогу. Рано или поздно, но справедливость будет за нашу погубленную семью.
— Лерочка, может хочешь побыть с ними наедине? — Варвара, как всегда сентиментальна, но да, я хочу говорить с ними вслух, без посторонних ушей и глаз — только я и моя семья.
— Если возможно? — робко глянула на Максима, который отчего-то нахмурился.
— Конечно, дорогая, — Варвара Петровна тут же поспешила прочь, потянув за собой уперевшегося мужчину. — Отойдём, Максимушка.
