Сарина Боуэн - Он
Хотя, к черту вранье. С куда большей радостью я бы разложил его на земле и посрывал с него всю одежду. Прямо сейчас меня убивает то, что я опять его вижу.
Мне, впрочем, надо сказать ему одну вещь, и поскорее. Следующую милю мы бежим молча, и все это время я заново репетирую его, свое монументальное извинение. Если Джейми придет в ужас, мне будет больно.
Лодки на озере качаются под взмахами весел, и я ощущаю себя так же шатко, как они выглядят.
— Так о чем ты хотел поговорить? — в конце концов произносит Джейми.
Все. Тянуть больше нельзя.
— Я пробуду здесь только до конца июля. — Сначала лучше разделаться с вводной.
— Я тоже. Должен к первому августа быть в Детройте. А ты двинешь в Торонто, да? Тебя подписали?
— Угу. Но послушай… Мне надо сказать… Короче, если ты не хочешь жить со мной в одной комнате, то я попрошу Пата переселить меня. И не обижусь.
Джейми резко останавливается, и мне приходится притормозить, чтобы не врезаться ему в спину.
— Почему?
Опять облажался. И из меня выплескивается все разом.
— Каннинг, я гей. И да… может, в общем и целом это не такое уж и большое дело, но, когда мы в прошлый раз жили вместе, я… развел тебя на всякое разное. Это было не круто, и из-за этого я четыре года чувствую себя просто дерьмово.
Очень долго он просто смотрит на меня с разинутым ртом. А когда, наконец, заговаривает, то произносит совсем не то, что я ожидал услышать.
— И?
И?
— И… я прошу у тебя прощения.
Он краснеет.
— Ты же в курсе, что я из Северной Калифорнии? И что у меня есть человек десять знакомых геев?
— Допустим… И что?
Рот Джейми открывается, потом закрывается. И открывается снова.
— Ты поэтому не звонил мне четыре года и не отвечал на мои смс?
— Ну… да. — Я в полнейшей растерянности. Я только что признал себя виновным в мудачестве первой степени и, можно сказать, в растлении, а его волнуют какие-то смски.
Лицо Джейми становится на оттенок краснее. Затем он снова срывается с места, а я так ошеломлен, что пускаюсь за ним только через секунду.
Теперь он бежит быстрее. Его длинный шаг становится шире, локти начинают работать активней. Спортивная футболка, надетая на нем, облегает каждую мышцу, и я ревную к этому куску полиэфирной ткани.
Я не знаю, что творится у него в голове, пока он преодолевает оставшиеся три мили вокруг Миррор-лейк — со мной, смущенным и обескураженным, сзади. На обратном пути мы бежим через город мимо всех наших любимейших в прошлом мест — кондитерской со сливочными помадками и магазина игрушек, где продавались стреляющие резинками пистолеты. Мимо пекарни «Чудо на льду».
Я не вижу его лица до тех пор, пока он не останавливается напротив закрытой на лето трассы для тобоггана. Жаль, что нам нельзя перенестись в те беспечные времена, когда самым большим моим преступлением было перелезть через ограду.
Когда он поворачивается ко мне, его покрытое испариной лицо все еще искажено гневом.
— Ты не общался со мной четыре года, потому что думал, будто я перепугался из-за того, что ты отсосал мне.
— Хм… да. — Негодование в его голосе предельно ясно сообщает о том, что я облажался перед ним каким-то иным, не учтенным мной образом.
Его ладони сжимаются в кулаки.
— Так вот кем ты меня считаешь? Каким-то узколобым засранцем?
Я вижу, как молодая мамочка со скамейки неподалеку подхватывает своего ребенка и, хмурясь, пересаживается от нас подальше.
Но Джейми ничего вокруг не замечает.
— Бога ради, это был просто секс. Никто ведь не умер.
А я сейчас, наверное, проглочу язык.
— Но… С моей стороны это было непорядочно.
— А. Ну спасибо, что за свою непорядочность ты решил наказать меня. Аж на целых четыре года. Я уехал в какой-то непонятный колледж, где никого не знал, гадая, в чем же проявил себя как дерьмовый друг.
Да чтоб тебя.
— Извини, — мямлю я, но это «извини» звучит жалко. Для обоих из нас, тут можно не сомневаться.
Джейми пинает мусорную урну.
— Мне надо в душ.
Мой вероломный член просится присоединиться к нему, но, пока мы пешком проходим последний участок дороги и начинаем подниматься по лестнице, я держу варежку на замке. Все прошло совсем не так, как я ожидал. В наихудшем моем сценарии Джейми приходил от моей гомосексуальности в ужас и обвинял меня в том, что я обманом развел его на интим.
Я четыре года мучился стыдом за содеянное, но, как выяснилось, мне следовало стыдиться совершенно другого. Джейми не беспокоило то, что я отсосал ему. Его беспокоило то, что я его бросил. И когда я понимаю, что обидел своего лучшего друга намного сильнее, чем полагал, внутри меня все болезненно скручивается.
На последней ступеньке я нерешительно замираю и зову его в напряженную спину.
— …Каннинг?
— Что? — бурчит он, не оборачиваясь.
— Так мне искать себе на ночь другую комнату?
Он вздыхает.
— Нет, дубина. Не надо.
Глава 10
Джейми
Двадцать два — это, наверное, слишком солидный возраст, чтобы играть в молчанку. Не то чтобы я увлекался такими играми раньше… Я всегда предпочитал встречать проблемы лицом к лицу. Проговаривать все и сразу, а не отгораживаться от человека.
Отгораживаться — это специализация Веса.
После пробежки мы с ним не разговаривали. За ужином он сел вместе с Патом, обменяться новостями за прошедшие четыре года. В какой-то момент Пат постучал ложкой о стакан с водой и представил Веса приехавшим в лагерь детям. «Чемпион страны…», «второй в рейтинге бомбардиров», «в следующем году гарантированно выйдет на лед в Торонто».
Глаза у ребят с каждым словом распахивались все шире, а Вес тем временем сидел с беззаботно-самодовольным видом и криво ухмылялся. Типа, ой ну что вы, это все пустяки.
Может, в душе он не чувствует себя таким уж и беззаботным, подсказывает мне совесть.
Отвали, совесть! Я тут занят. Я злюсь.
Теперь мы лежим в нашей комнате, но не спим. Меня по-прежнему окутывает гнев, но таким же тонким слоем, как простыня, которой я укрываюсь.
С соседней кровати доносится вздох, и я, глядя в потолок, думаю, не пора ли мне уже перестать дуться.
— Мне было страшно, — нарушает тишину его хрипловатый голос.
Я слышу шорох и краем глаза замечаю, что он перекатился на бок и смотрит на меня в темноте.
— Кому, тебе? — спрашиваю. — Не знал, что такое возможно.
— Бывает иногда, — допускает он неохотно, и я фыркаю.
Снова наступает тишина, но в конце концов я сдаюсь.
— Чего именно ты боялся?
— Что я использовал тебя. И что ты возненавидишь меня за это.
В моей груди вздымается вздох. Я тоже ложусь на бок, но в полумраке выражение его лица разглядеть сложно.
— Я никогда не возненавижу тебя, балда. — Подумав немного, я уточняю: — Ну, пока ты не совершишь что-то по-настоящему достойное ненависти. Например, нарочно переедешь мою маму машиной или типа того. Но ненавидеть тебя за то, что ты гей? Или за то, что ты, не сказав о себе, отсосал меня? — Блядь, я все еще дико обижен из-за того, что он считал меня таким узколобым.
— Я был не готов сказать тебе правду, — признается он. — Да и себе, наверное, тоже. Но в глубине души-то я знал и потом чувствовал себя дико хреново. Словно… я не знаю… словно я воспользовался тобой.
У меня вырывается непроизвольный смешок.
— Чувак, ты так говоришь, будто привязал меня к кровати и изнасиловал. Не знаю, помнишь ли ты, но в ту ночь я кончил как чемпион. — О черт. Я не знаю, зачем я это сказал. И волна тепла, которая уходит вниз к моему члену, озадачивает меня не меньше.
Я нечасто позволял себе вспоминать о той ночи. Она, несомненно, была самым жарким сексуальным опытом восемнадцатилетнего Джейми Каннинга, но при мысли о ней мне всегда становилось не по себе. Потому что с ней я связывал свое отлучение от столь ценной для меня дружбы.
— О, я помню про ту ночь все. — Голос Веса густеет, и волнение у меня внизу начинает становиться сильнее.
Я в срочном порядке меняю тему, потому что разговоры о минете, похоже, запутали мое тело.
— И что, ты типа совершил каминг-аут? Теперь все официально? Твои родители знают?
Он отвечает с тяжелым вздохом.
— Да. Знают.
Я жду продолжения. Он молчит. Что ожидаемо, поскольку разговаривать о своей семье Вес не любит. Я знаю, что его отец инвестиционный банкир и большая шишка, а мать возглавляет кучу благотворительных комитетов. В тот единственный раз, когда отец Веса привез его в лагерь, я помню, как пожал ему руку и подумал, что человека холоднее я еще не встречал.
Мне так интересно узнать, как они относятся к тому, что их сын оказался геем, но я знаю, что, если спрошу его, он не скажет. Просто с Весом всегда и все обязано происходить исключительно на его условиях.
