Правила обманутой жены - Евгения Халь
Между ними завязался пылкий роман. Вся Вена обсуждала это событие. Но в еврейской семье ни о каком разводе и речи быть не могло! Тогда Фердинанд начал думать, как без лишнего шума вернуть Адельку — он всегда называл ее только так. И придумал нечто гениальное: он заказал у Климта портрет жены, но с условием, что художник должен сделать ровно сто эскизов.
Он пообещал художнику огромный гонорар. Но еще больше был штраф за невыполнение работы. Фердинанд знал, что Климт часто менял женщин, муз, натурщиц. И предполагал, что Аделька ему попросту надоест, если он будет встречаться с ней каждый день. Художник выполнил свою работу. Фердинанд оказался прав: Адель надоела Климту, и он бросил ее. Сначала подарил крылья, а потом сам же их и сломал. А в ее глазах навсегда осталась память о сломанных крыльях. И растерянность женщины, которую внезапно разлюбили. И эту память о предательстве любимого мужчины Климт гениально запечатлел на холсте.
Надя молча пила кофе, в котором отражался золотой огонек свечи. Как сказочная фея, что пьет нектар волшебных цветов. Платон не мог отвести от нее глаз. Ему хотелось прикоснуться к ее спине. Там, где в прошлой сказочной жизни у нее росли серебристые крылья. Ты, Наденька, носила их элегантно и невесомо, укрытая волшебством любви. Зимой они покрывались пушистым снегом. Осенью намокали от дождя. И ты злилась на дождик. И открывала желтый зонтик, чтобы они не намокли. Ты укрывала ими любимого по ночам, чтобы свет любопытных звезд не будил его. Они ведь всегда подглядывают за влюбленными, эти невыносимые звезды. Подглядывают и сплетничают. А когда твой мужчина засыпал, ты летала по ночам над сказочным городом, и луна улыбалась тебе, расцвечивая крылья серебряной кисточкой.
А потом сказка закончилась. Муж разлюбил тебя. И ты разучилась летать. Как жаль, что ты всё позабыла.
4 глава. Картошка в мундире
Экран телефона вспыхнул ледяным голубым светом. На экране телефона высветилось сообщение от Мамикона:
«Я жду, и времени мало».
Темноту кафе разрезало на три осколка: лед голубого экрана, желтое пламя свечи и золотой профиль Нади. Этот контраст ударил по глазам. В висках Платона застучал пульс. Адреналин мощным потоком хлынул в кровь. Платон словно проснулся от долгого сна. Всё стало ненужным и неважным. Всё, кроме одного: образа Нади.
Как долго он ничего не чувствовал! Словно спал. Развод, бизнес, проблемы, деньги — с утра до ночи крутился, как белка в колесе. Но во сне. На автомате. Робот — именно так он сам себя видел со стороны. А Муза спала. Как бабочка в коконе. Плотном, в чём-то уютном и скучном, но хорошо знакомом. Психологи называют это прокрастинацией. Искусствоведы — ступором. А писатели и художники говорят просто: неписун.
Вначале Платон страдал. А потом привык. Не всем же летать, кому-то нужно и на земле двумя ногами стоять — так он сам себя успокаивал. Муза, отчаявшись ждать, пока он проснется, обернулась тёплым одеялом покоя и окуклилась в мягком сонном коконе.
И вдруг три осколка цвета: льдисто-голубой, жёлтый и золотой вспороли кокон покоя, и бабочка выпорхнула на волю. Голодная, дрожащая, она раскрыла крылья, посмотрела на себя в зеркало требовательным женским взглядом, вздохнула и превратилась в прекрасную Музу.
— С тебя причитается, Аверин! — шепнула она на ухо Платону. — Начни писать. Иначе сожгу!
Она не врала. Платон чувствовал, как внутри него загорается огонек нетерпения. И желание похитить натурщицу, утащить в мастерскую, закрыться с ней там навсегда и писать без продыху сутками напролет. Только вот натурщица Надя о его планах ничего не знала.
— Спасибо за кофе, пойду, — она отодвинула чашку и встала.
Остановить ее. Немедленно! Не дать уйти! Платон встал, подал ей куртку. На экране телефона снова высветилось сообщение от Мамикона: «Поторопись! У дяди Мамикона терпелка маленький».
План действий сложился в голове моментально. Словно кто-то нашептал его на ухо.
— Подождите! — Платон схватил Надю за руку.
Она вздрогнула и жалобно попросила:
— Отпустите, пожалуйста!
— Извините! — он торопливо отдернул руку. — Надя, вам нужна работа?
— Работа? — удивилась она. — Какая?
— Хорошо оплачиваемая.
— И что нужно делать?
— Позировать. Будете моей натурщицей.
— Голой позировать? — уточнила она.
— Не уверен, — улыбнулся Платон. — Но не исключено.
Она вспыхнула и задохнулась от возмущения:
— Да вы… да как… вы смеете? Неужели я похожа на… — она не договорила, схватила сумку и побежала к выходу.
— Постойте! — Платон бросился за ней, сшибая по дороге стулья. — У вас какие-то странные представления о работе натурщицы. Вы, наверное, не разбираетесь в искусстве?
— Не делайте из меня дурочку! — разозлилась она. — Я не вчера родилась. Не нужно было зашивать вам это чертово пальто и отдавать телефон, — она попыталась застегнуть куртку, но руки так дрожали, что застёжка-«молния» никак не поддавалась. — Не обеднели бы! — отчаявшись справиться с «молнией», она в распахнутой куртке выскочила на улицу и скрылась за стеной метели.
Платон улыбнулся. Никуда ты не денешься. Слишком легко тебя найти.
Он позвонил Мамикону и сказал:
— У меня есть гениальная схема. Сейчас приеду.
Мамикон ждал его в своем офисе. Со стороны он казался невозмутимым и даже расслабленным. Ноги он удобно забросил на роскошный стол из черного дерева. А руки беспрестанно двигались. Мамикон давил орехи в ладонях и забрасывал ядра в рот. Скорлупки небрежно бросал в золотую пепельницу. Платон слишком хорошо его знал. Мамикон нервничал. Видимо, отстирать деньги нужно было очень срочно. Иначе он так бы не давил на него.
— Ну? — нетерпеливо спросил Мамикон.
Платон налил стакан воды из графина и выпил до половины. Больше не успел. Мамикон выхватил стакан из его рук и швырнул в корзину для мусора.
— Давай делай мне белька, как у Пушкина, — он набрал полную пригоршню орехов и высыпал их в пепельницу. — Чтобы скорлупка золотые, ядра чистый навар. Ну?
Платон кратко изложил ему план. Мамикон удивленно поднял бровь и с уважением сказал:
— А ты не зря свой хлеб кушаешь, — он швырнул горсть орехов на стол, достал из кармана черный шелковый платок с золотой монограммой и вытер руки. — Даже хорошо, что из тебя не получился художник. Иначе гениальным бизнесменом ты бы не стал. Но тут вот какой засада: нужна та самая натурщица. И где ты ее возьмёшь?
Платон улыбнулся и достал из кармана телефон.
— У меня есть кое-кто на примете. Сейчас ей позвоню. А ты веди себя тихо, иначе спугнем. Девушка нежная и робкая.
— Нэжный цветок и
