Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена

— Ещё чего! Подключай давай своих технарей, пусть совместно с маркетингом пробивают всех операторов и провайдеров — надо выяснить, у кого какие есть технические возможности. Оттуда и будем плясать.

— Окей, шеф, — улыбнулся Макс и отправился к себе.

Ремир опустился в кресло. Попытался взять себя в руки. Тщетно. Всё как-то разом навалилось и выбило его из колеи — неожиданный этот тендер, часовая пробка и, главное, собственная глупость, которая с каждой минутой казалась всё более постыдной. Только теперь-то что делать? Не гнать же Горностаеву прочь.

А она пришла… Он вроде и не видел её толком, не смотрел даже, но тотчас почувствовал — она там. Как зашёл в приёмную, так и ощутил её присутствие. Словно сам воздух стал другим — плотным, до предела наполненным напряжения.

Злость ещё сдавливала вискине́, хотя он и сам бы не взялся сказать наверняка — злость ли? Однако это чувство совершенно точно внушало дискомфорт. Ремир не мог успокоиться, никак не получалось напустить на себя равнодушие и холодность.

Он поднялся, прошёл в комнату отдыха — небольшой отсек, куда попасть можно было только из его кабинета. Там он действительно иногда отдыхал, когда слишком допоздна засиживался за работой и потом ленился ехать домой. Благо в комнате имелось всё необходимое: удобный диван, плед, подушка, бельевой шкаф, столик на массивных низких ножках, сорокадюймовая плазма на стене, мини-холодильник и микроволновка. А ещё душевая и уборная. Туда он и прошёл, скинув пиджак, расстегнув верхние пуговицы рубашки и закатав рукава. Умылся холодной водой — вроде полегчало. Затем набрал в стакан из диспенсера холодной воды и выпил в один присест.

— Уф, — выдохнул. Вот теперь можно приступать и к препарированию соискателей. Настенные часы показывали четверть двенадцатого.

Вернувшись в кабинет, Ремир по селектору попросил секретаршу пригласить первого кандидата. Берковича Артёма.

Паренёк вошёл в кабинет бодрой, пружинистой походкой, улыбаясь до ушей.

«Непуганый идиот», — вздохнул про себя Ремир, сразу вспомнив Ильфа и его «Записные книжки».

Однако наткнувшись на взгляд Ремира, паренёк тотчас перестал улыбаться, даже заробел. Ремир слегка откатил кресло от стола, вальяжно откинулся, забросил ногу на ногу, а пареньку кивнул на стул. Тот присел на краешек.

Ремир молчал, изучая кандидата с антропологическим интересом. Резюме этого Берковича, как и резюме остальных, он отбирал с пристрастием: чтобы и вуз котировался, и опыт работы чтоб был пусть небогатый, но в приличной компании, и чтобы лицо на фото несло печать интеллекта. Других он ещё не видел, но этот как-то не оправдал ожидания, во всяком случае, внешне. Не нравились Ремиру деланные улыбки — улыбаться, считал он, надо, когда тебе действительно приятно или же, например, когда неравнодушен к визави. В противном случае — это неискренне, а то и глупо. Потому и сам почти никогда не улыбался. Вдоволь насмотревшись на юношу, который уже заметно нервничал, Ремир наконец начал:

— Ну, рассказывай, что умеешь, что знаешь, в чём хорош.

— Ну… — парень заёрзал на стуле. — Я окончил университет с красным дипломом.

— И дальше что? — холодно спросил Ремир. Парень непонимающе захлопал глазами. — Какой вывод я должен из этого факта сделать? Что ты — добросовестный ботан или что ты семи пядей во лбу и прямо-таки звёзды с неба хватаешь?

— Ну, нет, — неуверенно покачал головой Артём Беркович. — Я не ботан.

— А-а, значит, звёзды… — криво усмехнулся Ремир, и юноша окончательно стушевался.

«Не передавливаю ли? А то бедняга уже потеет вовсю, — подумалось вдруг. — Он же не виноват, что у меня дурное настроение… Ну а с другой стороны, сам ведь написал — стрессоустойчив. Вот пусть и демонстрирует стрессоустойчивость».

— Ну, расскажи теперь, звёздный мальчик, про свои успехи… где ты там работал…?

— В «МТС» …

Берковича Ремир истязал ещё четверть часа, зато с остальными расправился резво. Однако им и трёх минут хватало, чтобы выползать затем из его кабинета в полуобморочном состоянии.

Горностаеву Ремир оставил напоследок. Точнее, не так — попросил Алину извиниться перед ней за доставленные хлопоты и отправить на все четыре стороны. Потому что так будет лучше и для него, и для неё. Так будет правильнее.

Он вновь набрал в стакан холодной воды, сделал глоток, но тут из приёмной донеслись повышенные голоса, какая-то возня, затем дверь распахнулась и в кабинет влетела… она, собственной персоной. Полина Горностаева. Он узнал бы её моментально, даже если б встретил неожиданно, где-нибудь на улице, в толпе. Нельзя сказать, что она не изменилась, изменилась, конечно. Но глаза — те же. Зелёные, влекущие… Рука дрогнула, и из стакана на грудь плеснуло холодной водой. Мокрая ткань рубашки противно прилипла к коже. Он недовольно нахмурился, отставил стакан на журнальный столик и развернулся к женщинам.

— Ремир Ильдарович, — защебетала Алина, — я передала ваши слова! Я сказала, что к вам нельзя…

— Ладно, ступай, — кивнул он и, заложив руки в карманы, вопросительно уставился на Полину. — Что?

Голос прозвучал глуховато, но вполне холодно.

Алина метнула в Горностаеву возмущённый взор и, поджав губы, вернулась в приёмную.

— Меня вчера пригласили на собеседование. Я прождала в вашей приёмной два с половиной часа…

— Сожалею, — пожал плечами Ремир. Вот сейчас получилось сказать с безупречным равнодушием.

— Но зачем тогда меня приглашали? — Она подошла к нему слишком близко. Чёртовы глаза её зелёные мазнули взглядом по губам, плечам, по мокрому пятну на груди. С чего-то вдруг стало неловко, невольно захотелось отступить.

— У нас всего два вакантных места. И я уже отобрал двоих. Так что…

— Но вы ведь даже не поговорили со мной, не дали ни малейшего шанса себя показать. А может, я лучше, чем они!

Теперь её глаза горели огнём и искрились изумрудами. Еле сумел взгляд оторвать.

«Надо её выставить», — сказал себе Ремир, чувствуя, как стремительно набирает обороты пульс.

— Прошу, дайте шанс. Это ведь будет справедливо.

Она подошла ещё ближе, остановилась буквально в шаге, и кажется, разгадала его волнение, потому что праведный огонь, полыхавший в её глазах секунду назад, вдруг погас, обнажив неприкрытый призыв, полный откровенного порока. И тело мгновенно откликнулось. Горячая кровь забурлила, ударила в голову. Ему вдруг стало жарко в кабинете, несмотря на выставленные девятнадцать градусов.

«Вот же шлюха, — зло подумал он и всё-таки отступил. — Думаешь, этими томными взорами можно добиться чего угодно. Ладно же. Сама напросилась».

Ремир прошёл за своё место, молча указал ей на стул. В горле пересохло, и он покосился на стакан с водой. Нет, если будет пить при ней, она всё неверно истолкует. Точнее, как раз таки верно. Но вот этого и не надо. Ничего, он потерпит.

— У тебя три минуты, — произнёс он с хрипотцой.

Теперь в её взгляде промелькнуло торжество. Всего лишь на кратчайшее мгновение, но Ремир успел его уловить и разозлился ещё больше и на неё, и на себя. Впрочем, это даже хорошо, потому что злость вдруг отрезвила, остудила, успокоила.

Говорила о себе Полина бойко, явно прихвастывая, но он слушал её вполуха, прекрасно понимая, что о многом она как минимум изрядно преувеличивает, если вообще не врёт.

Однако чего ей не занимать — так это находчивости и уверенности. Все предыдущие кандидаты лепетали, явно превозмогая страх. Кое-кто даже заикался. А эта шпарит о себе, замечательной, с чувством, с толком, с расстановкой. И вон сидит как — прямо, но не зажато, при этом бессовестно демонстрируя свои прелести: ноги длинные и стройные (наверняка же специально заявилась в мини-юбке и на высоченных шпильках); тонкую шею с тёмным завитком волос (ведь уже и так и сяк повернула да наклонила голову); губы чувственные, алые (это же надо настолько виртуозно уметь кокетничать, что даже будничные слова произносит так, будто искушает). И жестикулирует к месту, нечасто, ненавязчиво, ровно столько, сколько нужно, чтобы речь казалась живой и выразительной, но при этом чтобы самой не выглядеть нервной или суетливой. Ну и длинными пальцами с идеальным маникюром наверняка красуется.