Эдна Фербер - Вот тако-о-ой!
– Что, весело вам?
– Идите к нам, миссис Пуль. Присаживайтесь сюда, на ящик, и посмейтесь с нами. Я поделюсь с вами шалью.
– Ну нет! Мне некогда сидеть. – И она отходила.
Ральф медленно-медленно вырезал узор на гладкой, как шелк, дубовой доске. Он часто останавливался и задумывался.
– Когда я буду взрослым и буду зарабатывать, то куплю матери шелковое платье, такое, как я видел в магазине в Чикаго, и она будет носить его каждый день, не только по воскресеньям; и будет сидеть в кресле и вышивать так красиво, как вдова Парленберг.
– А еще что ты намерен сделать, когда вырастешь?
Она ждала, уверенная, что услышит нечто очень интересное.
– Один ездить на рынок в город.
– О Ральф!
– Ну конечно, непременно. Я уже был там пять раз – два с Якобом и три раза с отцом. Мне скоро будет семнадцать или восемнадцать, и мне позволят ездить одному. В пять часов выезжаешь, а в девять уже на рынке. Потом всю ночь спишь в тележке. Там газовые фонари. Люди играют в карты и в кости. В четыре по утру я уже готов, и они приходят – комиссионеры, разносчики и оптовики. О, это чудесно, говорю вам.
– Ральф! – Селина была ужасно разочарована.
– Вот, взгляните. – Он вдруг полез в пыльный ящик в углу и, снова застенчивый и замкнутый, подал ей истрепанный кусок простой оберточной бумаги, на которой он карандашом набросал точными штрихами лошадей, телеги, доверху наполненные зеленью, мужчин в шароварах и бархатных куртках, мерцающие фонари. Вся эта картина рынка была набросана в духе современной импрессионистской школы.
Селина была снова восхищена.
Много ноябрьских вечеров провели они таким образом. В холодные месяцы вся семья жила собственно в кухне. Там было полутемно от табачного дыма, душно и шумно, пахло готовившимися блюдами. Иногда (очень редко) разводился огонь и в гостиной. Селина вечерами проверяла тетрадки учеников, порою ей надоедали книги, хотелось шить. Наверху, в ее комнате, было чересчур холодно. А в кухне непрерывно сновали мужчины, шумно играли и носились девочки. Марта сновала от печи к столу или шкафу и обратно, ступая тяжело, но удивительно быстро. Пол был всегда выпачкан вязкой глиной, которую приносили на своих сапогах мужчины.
Однажды, в начале декабря, Селина решила отправиться в город. Намерение это родилось внезапно, когда ей показалось, что все окружающее ей невыносимо надоело и что она тоскует даже по грязи на улицах Чикаго, по толпе и сутолоке на этих улицах. Рано утром в субботу Клаас отвез ее за пять миль на станцию. Селина собиралась остаться в городе до воскресенья. За десять дней до того она написала Юлии Гемпель, но не получила ответа. Очутившись в городе, Селина пошла прямо к дому Гемпелей. Миссис Гемпель, поджав губы, встретила ее в передней и сказала, что Юлии нет в городе, – она уехала навестить свою приятельницу мисс Арнольд в Канзас-Сити. Селину не пригласили остаться обедать. Не предложили даже сесть. Когда она уходила оттуда, ее большие глаза казались еще больше и глубже, а твердая линия подбородка еще резче, потому что она боролась с душившими ее слезами. Чикаго стал ей сразу ненавистен. Здесь Селина была никому не нужна. Вокруг шумели, толкали ее; у нее, уже привыкшей к тишине степей, звенело в ушах от шума и грохота.
– Ну и пусть, – сказала она себе. – Погодите, вы еще услышите обо мне. Когда-нибудь я буду всем нужна, все будут знать меня. И тогда вы будете говорить: «А, знаете, ведь эта знаменитая Селина Пик была когда-то сельской учительницей, и спала в ледяной комнате, и ела свинину три раза в день»… Что ж! Я знаю, что делать. Пойду завтракать к Пальмеру, где мы с отцом когда-то… нет, я не могу оказаться там снова. Пойду в Гранд-Отель и закажу множество чудесных вещей. Мороженое и цыплят, которых подадут в серебряной посуде. И пирожное с кремом. И всякую зелень. И апельсины и черный чай.
Селина действительно заказала все эти и еще другие вкусные вещи и обратила на себя внимание группы лакеев, с любопытством наблюдавших, как она справляется со всем этим. Точно так же глазели когда-то на Давида Копперфильда, заказавшего свой первый обед по дороге в Лондон и уплетавшего этот феноменальный по количеству блюд обед с такой же непосредственностью, как и наша школьная учительница. С каким наслаждением она ела мороженое, пила черный чай, вызывавший в ее воображении хризантемы, вишневые деревья в цвету, веера, узкоглазых девушек. Она поедала салат, как канарейка, жадно клюющая лист латука. Помня, как давал на чай отец, она оставила на столе такую щедрую подачку, что лакеи забыли о выбранном ею странном меню.
Время с часа до трех она провела, выбирая небольшие подарки для всех Пулей, не забыла она и бананы для Герти и Жозины, которые о них страстно мечтали.
Селина попала на поезд, который отправлялся в половине пятого, и от станции до фермы пять миль плелась пешком, добралась полузамерзшая, измученная, с ноющими от боли руками и пальцами ног, и была встречена визгом, хрюканьем, лаем и возгласами, выражавшими радость членов семейства Пуль и всех животных фермы. Селину поразило открытие, что она и сама рада была вернуться к печке в кухне, к запаху жарящейся свинины, в свою комнату с кроватью орехового дерева и полкой, сделанной Ральфом. Даже угрюмый «барабан» выглядел сегодня уютно.
Глава пятая
Молодые люди в Ай-Прери не находили Селину привлекательной и достойной внимания. На их вкус она была чересчур миниатюрна, слишком бледна и хрупка. Конечно, ее приезд был большим событием в этой глуши. Селина, вероятно, очень удивилась бы, если бы узнала, с каким жадным любопытством в Ай-Прери ждали ее приезда, подхватывали и передавали друг другу сведения о новой учительнице, ее манерах, наружности, наряде. Старомодна ли она? Или увлечена новыми веяниями? Селина не замечала, как колебались занавески на окнах фермерских домов, мимо которых она проходила, направляясь в школу каждое утро. Новые подробности о ней перелетали с одной фермы на другую, как перебрасывается огонь с дерева на дерево во время лесного пожара. Селина в ужас пришла бы, если б ей рассказали, что в Ай-Прери, неведомо каким образом, было известно все о ее маленькой особе – от цвета ленточек на ее белье до числа книг на ее полке. Она находит капусту на поле красивой, она читает книги этому дурачку – Ральфу Пулю, она переделала одно из платьев Марты наподобие своего коричневого суконного, по последней городской моде (как глупо было надевать каждый день в школу такое платье!). Иногда она заговаривала с проезжавшими в тележке фермерами, Здоровалась с ними. Порою проезжающий отвечал, но не сразу, явно удивленный. Чаще же только глядел на нее молча. Женщин Ай-Прери она почти никогда не встречала, все они были заняты в своих кухнях.
