Вещи, которые я хотела сказать (но не сказала) - Моника Мерфи

“Если бы я была платным сопровождающим”, - парирую я.

Он смеется, и в его голосе звучит восторг. “О, дорогая, в твоих снах”.

“Больше похоже на мокрый сон какого-то мужчины”. Я смотрю на него в зеркало, что только заставляет его смеяться еще сильнее. Я не могу удержаться и тоже начинаю смеяться.

“Тебе нужны серебряные туфли”, - говорит он, все еще посмеиваясь. «Туфли на шпильках, чтобы ты была невероятно высокой. Как амазонка. Тонкие бретельки, едва заметные. Они не должны подавлять. Я не хочу, чтобы люди видели что-то, кроме этого платья и твоего тела”.

"Почему?” Я спрашиваю его, мой голос, мой взгляд такие искренние. “На кого именно я пытаюсь произвести впечатление?”

Его едва сдерживаемая улыбка нервирует, наполняя меня настороженностью. “Всего лишь одно из самых могущественных людей в мире”.

45 глава

Саммер

Я приезжаю в ресторан ровно в восемь часов, впуская вместе с собой ветер, когда толкаю тяжелые двери. Ночь холодная, и я одета в толстую черную шубу из искусственного меха, которую Монти нашел для меня во время нашей экскурсии по магазинам. Оно короткое, но его достаточно, чтобы прикрыть мое мини-платье, мои ноги все еще полностью открыты. Они светятся после процедуры отшелушивания, которую я сделала ранее в душе. Сегодня вечером я уделила особое внимание всему своему телу, Монти проинструктировал меня об этом. Он хотел, чтобы я подготовилась так, как будто собираюсь заняться сексом с Султаном, прямая цитата.

Я не знаю, откуда он черпает свои глупые идеи, но я согласилась с этим, наслаждаясь баловством. С тех пор как я приехала в Париж, я не слишком заботилась о себе. Я была слишком занята, пытаясь поддерживать активность своего ума и тела, чтобы не погрузиться в воспоминания, которые преследуют меня.

Эта последняя неделя с Монти была похожа на момент высокой фантазии. Давая мне проблеск моей прежней жизни, когда я наивно верила, что Уит с радостью откажется от всего, чтобы быть со мной. Та неделя, предшествовавшая Дню благодарения, была одной из моих любимых с ним. Когда он гонялся за мной по всему поместью Ланкастеров, находя меня в темных углах, где он затем наказывал меня своим прекрасным ртом и руками в качестве моего приза.

Я скучаю по этому рту и этим рукам. Я даже скучаю по тем мрачным, тревожным вещам, которые он мне говорил. Никто не заставлял меня чувствовать себя так, как Уит Ланкастер.

Никто.

Передо мной возвышается внушительная мраморная лестница, покрытая кроваво-красным ковром. Я осторожно поднимаюсь по ним, мои лодыжки шатаются из-за пятидюймовых каблуков моих туфель на шпильках. Они тонкие, как шепот, как и серебряные ремешки, которые пересекают мои ноги, и я знаю, что ничего не потребуется, чтобы полностью опрокинуть меня, посадив лицом вниз. Протянув руку, я хватаюсь за балюстраду, держась за нее изо всех сил, пока добираюсь до верха лестницы. Пол покрыт черно-белой мраморной плиткой, мои каблуки стучат, когда я иду по ним к единственной открытой двери с едва заметной вывеской ресторана слева от нее. Комната внутри манит, темная и таинственная, и я хмурюсь, удивляясь, что не слышу тихих разговоров, нежного звона столового серебра о тонкий фарфор.

Я вообще ничего не слышу.

Все еще не совсем уверенная в мотивах Монти или в том, что он задумал относительно сегодняшнего ужина. Я чувствую себя так, словно я его кукла, и он играет со мной в переодевания. Он хочет, чтобы я выглядела определенным образом, была своего рода секс—бомбой, которая ставит мужчин на колени или что-то в этом роде. Я продолжала расспрашивать его о сегодняшних гостях на ужине, но он оставался удручающе молчаливым. Это раздражает.

Я уверена, что он делает это нарочно, желая быть таинственным. Это работает.

Слишком хорошо.

Как только я вхожу в чересчур теплый ресторан, мои руки тянутся к передней части пальто, и я жалею, что не могу избавиться от него. Мужчина в элегантном сером костюме материализуется из ниоткуда, подходит ко мне с вежливой улыбкой и помогает мне выбраться из него. Я улыбаюсь ему, бормоча “Мерси”, когда он берет у меня пальто.

Его взгляд все это время остается прикованным к моему лицу, ни разу не взглянув на мое тело, и я задаюсь вопросом, предупредил ли его кто-нибудь о том, что на мне может быть надето.

Хотя сама идея смехотворна. Зачем кому-то понадобилось это делать?

“Сюда, мадемуазель”, - говорит он с сильным французским акцентом, протягивая руку, указывая, куда мне нужно идти. Ресторан небольшой. Темный. Интимный. В комнате больше никого нет, и это странно. Сегодня вечер пятницы. Здесь должна быть деловая суета, за каждым столом полно людей, которые едят, пьют и разговаривают.

Мы проходим через множество смежных комнат, каждая из которых пуста, прежде чем останавливаемся в последней комнате. В центре стоит необычный круглый стол, за которым всего два стула, а перед ними расставлены приборы. Нахмурившись, я смотрю на мужчину, но он просто улыбается и кивает, прежде чем оставить меня в полном одиночестве.

Наш званый ужин действительно только для двоих? Я и Монти? И это все?

Разочарование захлестывает меня, и какое-то время я наслаждаюсь им. Я надеялась встретить кого-нибудь нового. Других людей, друзей Монти, с которыми я могла бы посмеяться и выпить. Вместо этого мы остаемся только вдвоем, и на мгновение я позволяю себе погрустить.

Но это длится всего несколько минут. Я достаточно погрязла в этих вещах. Так было почти всю мою жизнь. Время двигаться дальше и быть сильной.

Я хожу по комнате, проводя пальцами по темно-серой обшитой панелями стене, пока не останавливаюсь перед окном, глядя на шумную парижскую ночь. На улице внизу бесконечный поток машин и людей, идущих по тротуарам. Деревья начинают цвести, прекрасные и обнадеживающие в унылую, ветреную погоду, эти цветы цепляются за ветви изо всех сил. Я касаюсь прохладного стекла кончиками пальцев, мои соски напрягаются от холода снаружи.

Когда я чувствую присутствие кого-то, входящего в комнату, мое тело напрягается, и я поворачиваюсь к нему спиной. Это мужчина. Я чувствую запах его одеколона. Насыщенный и отчетливый, я осторожно вдыхаю, не узнавая аромат. Монти сменил свой фирменный одеколон? Весьма сомнительно, поскольку он купил его в "Гермесе", когда я была с ним, и пахнет оно совсем не так, как сейчас. Секунды проходят, быстро превращаясь в минуту, а мужчина по-прежнему ничего не говорит.