Томас Уайсман - Царь Голливуда
— Это означало бы, что Генри Кейб не сможет больше управлять из-за кулис. Для этого его пай в объединенных организациях будет слишком маленьким.
— Я знаю, — сказал Вилли. — Но разве для него это так много значит, чтобы за это держаться? В его возрасте? Учитывая размеры того, что он контролирует? Учитывая, что он никогда не злоупотреблял своим влиянием? Учитывая доход, который он может получить от этой сделки? Учитывая, что муж его внучки может стать вице-президентом и начальником производства? И с очень большой вероятностью, будет руководить всей этой группой? — Вилли, сияя, посмотрел на Александра. — Мне довелось узнать, что он очень высокого мнения о вас, Александр.
— Вы отдаете себе отчет, Вилли, что Кейб может рассказать об этом Хесслену, Хесслен, возможно, подговорит своих друзей выкупить достаточное количество акций, которые дадут ему право контроля? Многие люди не готовы так поступить сейчас, они не захотят, чтобы власть сосредоточилась в ваших руках.
— Неужели Кейб пойдет на это? Неужели он захочет надуть мужа своей внучки?
— Вы полагаетесь на это, не так ли?
— Слушайте, Александр, семья это семья. Если вы хотите знать, как отразится эта сделка на вашем собственном доходе, я рад обсудить это с вами. В любое время, как вы скажете. Сейчас я приготовился дать вам премию в миллион долларов, если эта сделка осуществится. К тому же мы разорвем наш старый контракт и…
— Полегче, Вилли, полегче. Мы еще не дошли до этого. Дайте мне подумать. Звучит заманчиво, и несомненно вывело бы нас из сегодняшних трудностей. И больше не будет никакого вмешательства? Не нужно будет бороться с финансистами?
— Вы будете иметь дело только со мной. Вы же знаете, мы всегда шли в ногу.
— Я хотел бы, чтобы студия была автономной. Если я потеряю деньги на фильмах, вы можете меня уволить. Кроме этого, никакого вмешательства!
— Я согласен, картины, которые делаете вы лично, должны быть вашими картинами, и здесь не будет никакого вмешательства. Но вы лично не можете сделать девяносто картин в год.
— Правильно. Тогда дело вот в чем. Внутри компании у меня есть моя собственная производственная группа, чтобы выпускать до восьми фильмов в год. Полная автономия. Никакого вмешательства. Финансовую сторону мы разработаем позже. И к тому же я руковожу объединенными студиями и вместе с вами, как теперь, надзираю за общей программой выпуска кинопродукции.
— Заметано.
— Вы согласны на это?
— Александр, я полностью полагаюсь на вас, вы же знаете.
— Есть еще одна проблема, — сказал Александр. — Вы не боитесь попасть под действие антитрестовского закона Шермана?
Вилли самодовольно улыбнулся.
— Антитрестовский закон Шермана, — согласился он, — это большой камень преткновения. Но забавным образом он так же работает и в нашу пользу. Он предназначен для того, чтобы остановить каждого, кто собирается сделать то же, что и мы. Поэтому для любого другого человека он стал бы очень большим препятствием. Вы знаете, как он действует, Александр. Если вы мясник и хотите скупить сеть конкурирующих мясных магазинов, вы должны пойти в бюро Генерального прокурора и получить разрешение. Может, вы его получите, а может, и нет. Это такой случай, когда вы обнаружите, есть ли у вас друзья и будут ли поддержаны ваши расчеты нужным человеком. Теперь я скажу вам кое-что, о чем вы не знаете…
Вилли сделал драматическую паузу, подобно фокуснику, ослепившему публику своим совершенным искусством, а затем вынувшему еще одного кролика из шляпы.
Если бы Кулидж[59] был утвержден кандидатом от Республиканской партии и переизбран, — скажу я вам, Александр, — мне надо бы дважды подумать, что я собираюсь сделать. Но когда стоял вопрос о поддержке Кулиджа или Гувера[60] как кандидатов на выборах, человек, которого я поддержал, был Гувер. Я очень уважаю м-ра Гувера, и, когда я встречался с ним, я сказал, что он тот кандидат, которого я поддерживаю. Знаете, Александр, что в кругах Республиканской партии моя поддержка кое-что значит. Я делаю большие взносы в фонды партии, так что мои слова имеют некоторый вес. Но я сделал еще больше. Когда я встречался с м-ром Гувером и пришел к заключению, что он подходящий человек, чтобы стать президентом, я дал м-ру Гуверу личное заверение: у меня есть кинохроника, сказал я ему, которая идет во всех моих кинотеатрах и ее смотрит как минимум десять миллионов человек, и я заверил м-ра Гувера, что моя хроника будет работать в его интересах, за его выдвижение в кандидаты и за его победу на выборах. Я сдержал свое слово. М-р Гувер прекрасный мужчина и великий человек. Когда происходила его инаугурация 4 марта, он обещал быть великим президентом, а м-р Гувер не тот человек, который забывает своих друзей. Я уже говорил с полковником Уильямом Денованом, который собирается стать Генеральным прокурором при Гувере, и я прощупывал "Дикого Билла"-Денована по разным поводам. Пока он не может дать определенных обещаний, потому что он еще не Генеральный прокурор, но я думаю, Александр, мы не должны беспокоиться насчет правительства.
— Тогда похоже, что мы закрутим этот бизнес.
— Вы сказали это слово, Александр, и мы уже в этом бизнесе.
— Завтра я отправлю моему адвокату проект письма о соглашении между нами, Вилли. Скажем так: два миллиона долларов, если сделка состоится, и двадцать процентов валового…
— Валового, Александр! Это…
— …и автономия для моей собственной группы, выпускающей до восьми картин в год, без потолка для бюджета; общий надзор за остальной программой на тех же основаниях, как и сейчас…
— Если у вас и есть недостаток, Александр, — сказал Вилли с усталой улыбкой, — так это то, что вы любите деньги.
— Этому недостатку, Вилли, вы должны бы симпатизировать.
Несколько минут Вилли прохаживался в полном молчании, как человек, борющийся со своей совестью.
— Хорошо, — сказал он наконец, — я согласен. Конечно, вы меня грабите, но я смотрю на это так, что я даю деньги не постороннему человеку, а члену семьи, своей семьи. Вот поэтому я согласен. — И он обнял Александра с грубоватой нежностью, чтобы завершить сделку.
* * *Встреча с Генри Кейбом произошла в его нью-йоркской квартире через неделю. Все время, пока Вилли разглагольствовал, Александр следил за глазами Кейба. Они были похожи на глаза крокодила, утопавшие в складках жесткой кожи. Временами его глаза так прятались в складках, что можно было видеть только зрачки. Кейб был таким старым! Череп его казался не толще яичной скорлупы. Его жизнь висела на волоске. Временами Александру казалось, что Кейб уже на том свете и смотрит на живых людей через перископ из того места, куда он должен был попасть по его убеждению. Почему такой человек, которому восемьдесят восемь лет, хочет получить еще двадцать миллионов, которых хватит на большее количество дней, чем ему осталось жить? Почему его беспокоит борьба за власть между компаниями? Возможно, он еще успеет посмотреть два-три фильма в своей жизни, учитывая, что последние двадцать лет он прожил очень уединенно, почти не выходя из дома. Пока Вилли так разглагольствовал, глаза Кейба, хотя и плохо были видны, но все же заметно было, вспыхивали огнем распутника с того света. Когда Вилли кончил говорить, Кейб спросил своим удивительно твердым и сильным голосом:
