Подсолнух - Ирина Воробей
Татьяна вспоминала, как трясущимися руками закрывала эту дверь чуть меньше года назад. Она только захлопнула ее, потому что ключи оставила внутри. И примерно с минуту не могла отпустить ручку. Все происходило как в тумане, но такие детали, как холодная поверхность гибкой стали, бликующий выпуклый глазок, приглушенный желтый свет коридорных ламп, почему-то отчетливо врезались в память. Ей казалось, что она помнила каждую облупленную ступеньку бетонной лестницы, по которой спускалась, побоявшись наткнуться на кого-нибудь в лифте. Помнила, как вырвалась из подъезда на свежий воздух под теплые лучи солнца навстречу ясному небу, ведомая миражами предстоящей свободы. Она задыхалась тогда от собственных чувств. Училась дышать заново, как младенец, который только-только появился на свет, ничего еще не знает, ничего не понимает, но всего боится и ревет.
Девушка закрыла глаза на секунды от этих воспоминаний и приготовилась к неизбежному. Дверь медленно распахнулась. В проеме появилась худая фигура отца в махровом халате с капюшоном. Он был без парика и без маски. Лицо осунулось. Глаза стали казаться впавшими. Морщины выделились, особенно в миндалевидных уголках глаз. Губы побледнели, как и кожа — следствие долгого непосещения солярия. Первым он увидел парня и, расплывшись в широченной улыбке, протянул к нему руку, чтобы обняться.
— Вадик, родной мой! — воскликнул отец. — Здравствуй!
Они крепко сжали друг друга.
— Здравствуй, Николай! — отвечал парень.
Он тоже весь засиял от счастья, будто, и правда, к родному отцу приехал. В Татьяне проснулась двойная ревность. Она не понимала, кого к кому больше ревнует, поэтому проклинала обоих.
— Смотри, кого привез, — загадочно улыбнувшись, проговорил Вадим и отшагнул в сторону, чтобы представить девушку.
Отец перевел веселый взгляд на Татьяну и окаменел, сложив обе руки на груди, как покойник. Глаза его мгновенно увлажнились. Лицо исказилось в гримасе боли. Губы задрожали. Девушка тоже окаменела, только ее лицо исказилось от ненависти и обиды. Она нахмурилась и поджала губы. Ресницы тоже едва сдерживали слезы. Они не спускали друг с друга глаз больше минуты. Это была мучительная встреча. Вадим спокойно ждал, упершись плечом в стену.
— Здравствуй, Куколка, — тихо произнес отец, с такой осторожностью, будто боялся ее сдунуть.
Татьяна шмыгнула носом и, сжав кулаки, грубо ответила:
— Вообще-то, у меня имя есть. Ты сам мне его дал.
— Конечно, конечно! — залепетал отец, переминаясь с ноги на ногу. — Татьяна.
Он продолжал смотреть на нее во все глаза, как на привидение. Девушка отвернулась в сторону лифта.
— Простите, проходите, — отец попятился в квартиру, заманивая их руками.
Татьяна медлила. Вадим подтолкнул ее за локоть и вошел сам. В квартире мало, что изменилось. Все ее здесь угнетало. Даже теперь. Все кошмарные воспоминания разом ворвались в голову. Хотелось зажмуриться от них, забиться в угол и считать до бесконечности, пока они не забудутся навсегда. Но отец приглашал их дальше. Они повесили верхнюю одежду в шкаф и скинули рюкзаки на пол. Обувь оставили на коврике. Отец достал для них тапочки. Для Вадима — гостевые, для Татьяны — ее старые. Она почти с омерзением влезла в них босыми ногами.
— А я пирог лимонный приготовил, Кукол…Танин любимый, — продолжал лепетать и суетиться отец.
Он привел их на кухню. Там за столом лицом к двери сидел дородный мужчина с аккуратной серебристой бородой и собачьими глазами. Он тоже был в махровом халате, только без капюшона. Мужчина растянул рот в заготовленной улыбке и посмотрел на отца в ожидании, когда его представят. Татьяна не сразу, но смутно узнала его. Она помнила это доброе лицо. Еще до академии они втроем, он, отец и она, часто ходили куда-нибудь вместе, в основном, в театр и на детские аттракционы. Тогда мужчина был худее и волосатее, но глаза выдавали в нем старого знакомого, про которого она легко забыла, как они перестали видеться.
— Доченька, познакомься, это Дмитрий, — с дрожью в голосе произнес отец. — На самом деле, может быть, ты его даже помнишь.
Мужчина встал из-за стола и подошел к ней, мягко сжав в громадной волосатой лапе Татьянину тонкую ручку. Она смотрела на него во все глаза. Отец в письме упоминал о нем и о том, что они живут теперь вместе, но это никак не укладывалось в голове. Впервые в жизни она знакомилась с партнером отца, именно как с партнером, а не как с добрым дядей, иногда появляющимся в их жизни. Она раньше и представить не могла, что отец приведет в их дом какого-то мужика. Даже не задумывалась об этом. Это было странное ощущение, хотя его внешний вид располагал к себе. Такому хотелось верить. Крупное телосложение обещало защиту и поддержку. На их небольшой кухне он передвигался, как слон в посудной лавке. Даже, когда вставал, захватил пузом столешницу, отчего та со стуком и звоном подпрыгнула. Дмитрий неловко улыбнулся.
— Очень приятно, — сказал он, кивнув заискивающе.
Татьяна ему тоже кивнула, только сурово, хотя он ни в чем не был виноват. Потом они пожали с Вадимом друг другу руки.
Отец, в который раз перевязывая от неловкости пояс халата, спросил у гостей, что они будут кушать. В своей привычной манере он наготовил множество яств на все диеты и вкусовые предпочтения. Парень заявил, что съест все. Татьяна ничего не ответила. Отец усадил их за стол и расставил на нем пиалы с салатами и закусками. В тарелки он разложил горячее блюдо из запеченной под сыром брокколи и индейки с ананасами под соусом карри.
Татьяна только во время еды почувствовала, как голодна, и только сев на диван, осознала, что устала, хоть и сидела до этого много часов к ряду. Вадим наяривал, пробуя все съедобное на столе. Она одну за другой закидывала брокколи с индейкой в рот и быстро пережевывала. Хозяева сидели напротив и с умилением смотрели на гостей. Отец задавал стандартные вопросы о поездке и дороге. Вадим отвечал с набитым ртом. Все делали вид, что все абсолютно нормально. Только Татьяна, как белая ворона, куксилась и мрачнела. Лишь на лимонном пироге она не смогла сдержать удовольствие и показала слабую улыбку в уголках губ. И отец, и Вадим это заметили и уставились на нее оба: Вадим — с усмешкой, отец —
