Дейрдре Перселл - Последнее лето в Аркадии
Не дожидаясь моего ответа, она бросается к холодильнику, достает яйцо, торопливо наливает в ковшик воды и ставит его на плиту.
— Спасибо, миссис Би. Кстати, я отлично выспалась. Скажу больше: теперь еле ноги передвигаю — до того отекла от спячки.
— Бедняжка! Когда яйцо будет готово, я подам вам завтрак в гостиной. — Я пытаюсь протестовать, но миссис Бирн заявляет голосом, не терпящим возражений: — Я настаиваю! Пока можете идти, посмотрите там телевизор.
Столь настойчивое желание выставить меня из кухни кажется странным — в последнее время моя помощница стала любопытной. Однако я решаю не спорить и не тянуть из нее правду. Просто поднимаюсь и послушно направляюсь в гостиную.
Очень скоро становится ясно, почему меня так усердно гнали к телевизору. В гостиной, прямо между телевизором и диваном, высится огромный сверток в форме виолончели. К шуршащей бумаге пришпилена записка. Почерк принадлежит Джерри.
Приеду примерно в половине пятого.
Полез в подсобку, достал твой старый инструмент, но он годится теперь разве что для украшения помойки. Эту виолончель доставили утром. Я взял ее в аренду на полгода, но с условием выкупа, если ты этого захочешь. Благодарить не надо, просто сделай одолжение, начни снова играть. Мне не хватает твоей игры, равно как нам всем.
Это последний раз, когда я прошу меня простить, потому что мне самому это наскучило. И все-таки прости.
Джерри.
Позади меня раздается звук шагов. Миссис Бирн не могла упустить случай посмотреть на мою реакцию.
— Какой у вас чудесный супруг, миссис Би! — восклицает она. — Что ж, пойду проверю, готово ли ваше яйцо. Теперь можете съесть его и в кухне.
Виолончель, когда я ее разворачиваю, оказывается настоящим произведением искусства. Налет времени читается почти визуально. Я бережно вытаскиваю из чехла смычок и покрываю его свежей канифолью. Затем очень осторожно снимаю с виолончели остатки оберточной бумаги и переставляю ее к креслу у двери, в которое сажусь сама. Инструмент словно создан для меня — его гладкие, полированные формы устраиваются между моих ног так, что ни один уголок не впивается в кожу. Как будто эту виолончель создавали специально для меня.
Я несколько минут кручу колки, трогаю струны смычком, но виолончель уже настроена. Инструмент издает глубокий, густой, как мед, звук, и от этого я начинаю трепетать. Как-то мы с Джерри приглашали к себе его коллег, и меня просили сыграть. Помню, услышала краем уха такой диалог:
— Разве не чудесная музыка?
— Да. Бальзам для души.
Банально, правда? Но теперь, всем телом вбирая в себя трепещущие звуки виолончели, я проникаюсь этой фразой. Бальзам для души. Для бедной, израненной души. Ноты соскальзывают со смычка и, словно целительная мазь, капают прямо на сердце.
Когда миссис Бирн зовет меня на кухню завтракать, я с сожалением отставляю инструмент. Я ем яйцо и думаю о том, что виолончели не под силу склеить то, что было разбито, но она может дать нам с Джерри толчок к обновлению.
Мэдди и Рита приезжают вдвоем несколькими минутами позже часа. Открыв дверь, я сразу понимаю по их лицам, что они готовы утешать меня хоть до ночи. Я улыбаюсь, испытывая признательность за столь откровенное желание помочь.
— Что такое? Что-то новенькое? — возбужденно спрашивает Рита, настороженная моей улыбкой.
— Входи, входи. Ничего особенного, просто я рада вас видеть.
Я принимаю два легких пальто и бумажный пакет с сандвичами. Таков был уговор: подруги настояли, чтобы я ничего не готовила к их приезду. Они привозят еду, а я готовлю кофе.
— Нам всем на долю выпали испытания с того дня, как мы потащились в тот чертов испанский коттедж! — заявляет Рита. — И знаешь что? Мне надоела эта черная полоса. Я считаю, что нам надо хорошенько расслабиться, хотя бы на часок. Понимаю, что это не самое подходящее время для веселой болтовни, поскольку лишь вчера были похороны твоего отца, но…
— Я согласна, — умудряюсь вставить я. — Немного веселой болтовни пойдет нам всем на пользу. Знаете, как говорят? Хочешь быть счастливым, будь им!
— Ура! Молодчина! — восклицает Мэдди, которая выглядит несколько иначе, чем раньше. Более уверенно, что ли?
— Умираю с голоду! — объявляет Рита. Я затворяю дверь. — Мы можем прямо сейчас наброситься на еду?
Нас захватывает какое-то давно забытое чувство, свойственное разве что молодости. Оно зовется бесшабашностью. Словно мы решили держать оборону против свалившихся на нас бед.
— На кухне правит миссис Бирн, — сообщаю я. — Пошли в гостиную. Я уже и кофейник туда отнесла.
— А это что? — Рита указывает на виолончель, прислоненную к стене.
— А на что это, по-твоему, похоже? Входите же, я сейчас все вам расскажу.
Хотя мои подруги мало увлекаются музыкой (уж точно не так страстно, как я), обе сразу же понимают, насколько символичен подарок Джерри.
— Но это еще не все. Сейчас я познакомлю вас с творением Тома. — Я достаю рисунок и показываю Рите и Мэд, зная, что младшего сына нет поблизости. Взглянув на сочные краски в очередной раз, я чувствую, как радостно сжимается сердце — впервые за много недель. Хочешь быть счастливым — будь им, да?
— Мне кажется, это твой отец помогает тебе. И виолончель, и этот рисунок — его рук дело, — говорит Мэдди.
— Я всегда считала, что ты атеистка.
— Так и есть. Но это не значит, что я не верю в загробную жизнь.
— Ой, давайте не будем завязывать теологическую беседу, — отмахивается Рита, плюхаясь на диван. — Тесс, хочешь знать, до чего я додумалась на похоронах твоего папы? Только не кидайтесь в меня бутербродами! Я решила вернуться в «Сеомра-а-Сихт»! Там мы были королевами, сами того не сознавая. Помните, мы считали, что у богатых нет проблем? Мы были чудовищно наивны!
— Но мы и сейчас не богаты, Рита, — возражает Мэдди. — То есть мы не нуждаемся, но нас нельзя назвать богатыми.
— Правда? — Рита снимает с одного из сандвичей полиэтиленовую пленку и откусывает сразу половину. — Вот что я вам скажу, девочки: я была бы рада вернуться в то время. — Она принимается усиленно жевать. — Ладно, какие еще новости? Я спрашиваю о хороших известиях. Плохие подождут.
— У меня есть новость, — неуверенно говорит Мэдди и косится на Риту, которая ободряюще кивает.
— Ну же, выкладывай! — бурчит она с набитым ртом. — Чего тянешь?
— Просто я пока не знаю, хорошая это новость или плохая. Но в целом она позитивная, в этом я уверена. — Мэд краснеет, хватает бутерброд и начинает его торопливо разворачивать.
