Вирджиния Эндрюс - Руби
Свечи вокруг фотографии дяди Жана почти сгорели, поэтому комната была освещена очень слабо. Отец отошел к стулу и сел рядом с фотографиями. Его лицо было затенено и скрыто сгущающимся мраком.
– В чем дело, Руби? – спросил он голосом, будто потребовались все его силы, чтобы произнести эти четыре слова. Я бросилась к нему, схватила за руку и опустилась перед ним на колени.
– Папа, она отвезла меня в лечебницу сегодня утром под предлогом посещения дяди Жана в день его рождения, но, когда мы приехали туда, она устроила так, что меня закрыли в палате на замок. Она попыталась подстроить, чтобы меня оставили там. Это было ужасно, но один молодой человек помог мне убежать.
Отец поднял голову и рассматривал меня печальными глазами, в которых светился намек на удивление. С озадаченным видом и все еще со слезами на глазах он покачал головой.
– Кто это сделал?
– Дафна, – ответила я. – Дафна.
– Дафна?
– Но я смогла увидеться с дядей Жаном, папа. Я сидела с ним и разговаривала.
– Ты сделала это? – спросил он с возрастающим интересом. – Как он?
– Выглядит очень хорошо, – ответила я, вытирая слезы со щек тыльной стороной ладони. – Но он боится людей и ни с кем не разговаривает. Папа кивнул головой и опять опустил голову.
– Но я смогла заставить его сказать кое-что, папа.
– Ты смогла? – удивился он.
– Да. Я попросила его сказать что-нибудь для тебя, и он сказал «кливер». Что он имел в виду, папа?
– Кливер? Он это сказал?
Я кивнула головой. И тогда мне пришлось рассказать отцу все остальное.
– Потом он начал визжать и хвататься за голову руками. Им пришлось увести его в его комнату.
– Бедный Жан, – вздохнул отец. – Мой бедный брат. Что я наделал?! – проговорил он тяжелым ровным голосом. Одна из свечей потухла, и усиливающаяся тень сделала глаза отца еще темнее.
– Что ты хочешь этим сказать, папа? Что хотел сказать словом «кливер» дядя Жан? Имеет ли это, как сказал мне тот молодой человек, какое-нибудь отношение… к парусному спорту?
– Да, – ответил папа. Он откинулся на спинку стула и уставился вдаль. Он, казалось, погрузился в прошлое. А потом заговорил так, будто находился в глубоком трансе.
– Тогда мы отправились на озеро. Вначале мне не хотелось ехать, но Жан не переставая поддразнивал меня, насмехался, что я такой неспортивный. «Ты бледен, как банковский кассир, – говорил он. – Нет ничего удивительного, что Дафна предпочитает бывать со мной. Пошли на свежий воздух. Хоть немного разомнешься».
В конце концов я сдался и отправился с ним на озеро. Небо уже начинало меняться. На горизонте нависли штормовые облака. Я обратил его внимание на это, но брат рассмеялся и сказал, что я пытаюсь найти еще один предлог для отказа. Мы начали свое плавание. Я не был в этом деле таким уж новичком, каким притворялся, и мне не нравилось, когда мой младший брат указывал мне, что делать, распоряжался, как каким-нибудь рабом на галерах.
В этот день, мне казалось, он был особенно заносчив. Как мне ненавистна была его самонадеянность! Почему он, в отличие от меня, был так в себе уверен? Почему так раскованно себя держал в присутствии женщин, особенно Дафны.
Тучи сгущались, быстро разрастались, темнели, ветер усиливался. Нашу шлюпку бросало на волнах все сильнее и сильнее. Но на все мои просьбы повернуть к берегу Жан отвечал смехом и издевками по поводу моей трусости.
«Именно в таких ситуациях и проверяется мужество, – заявил он. – Мы вступили в поединок с самой Природой». Я умолял его быть более благоразумным, но его бесила моя рассудительность. «Женщины не любят, когда мужчины слишком здраво мыслят, слишком благоразумны и логичны, Пьер, – сказал он, – их порой прельщает чувство опасности, риска. Если хочешь завоевать Дафну, пригласи ее сюда в такой же день и дай повизжать, когда брызги ударят в лицо, а шлюпка будет клониться и раскачиваться, как сейчас!» – воскликнул Жан.
Но шторм усилился больше, чем он предполагал. Я был зол на него за то, что по его вине мы попали в такую передрягу. Я был зол и ревновал, и во время нашей борьбы со штормом, когда Жан сражался с парусом… – Отец вздохнул, закрыл глаза и почти прошептал: – Отпустил кливер, и он ударил его по голове. Это не было случайностью, – признался отец и опустил голову на руки.
– О папа! – Я потянулась и взяла его за руку, тогда он разрыдался. – Я уверена, что ты не хотел так сильно покалечить его. Я знаю, что ты пожалел об этом в тот же момент.
– Да, – подтвердил отец и поднял лицо с ладоней. – Я пожалел, но это не изменило дела, и видишь, где он теперь и что собой представляет, – проговорил он, беря в руку одну из оправленных в серебро фотографий. – Мой красавец брат!
Слезы мешали ему разглядывать снимок. Потом он вздохнул так глубоко, что я подумала, его сердце может не выдержать, и опустил подбородок на грудь.
– Он все еще твой брат, все еще красавец, папа. И я думаю, он сможет достаточно поправиться, чтобы покинуть это заведение. Я действительно так считаю. Когда я разговаривала с ним и рассказывала о делах, я чувствовала, что он на самом деле понимает меня.
– Правда? – Глаза отца оживились, когда он вновь поднял голову. – О, как бы я хотел, чтобы это действительно было так. Я бы отдал теперь все, все что угодно… все мое состояние, если бы это было правдой.
– Это правда, папа. Ты должен почаще к нему ездить. Может, потребуется лучшее лечение, другой доктор, другая лечебница, – предложила я. – В этой, кажется, заботятся только о его комфорте и поступлении твоих денег, – с горечью сказала я.
– Да. Возможно.
Отец помолчал, посмотрел на меня и улыбнулся:
– Ты – очаровательная молодая леди, Руби. Если я и поверю в мое прощение, то только благодаря тебе, ты послана сюда ко мне по указанию свыше. Я не заслуживаю тебя.
– Меня ведь тоже чуть не засадили в эту лечебницу, папа, – сказала я, возвращаясь к первоначальной теме.
– Да. Расскажи мне об этом подробнее.
Я описала, как Дафна при помощи обмана уговорила сопровождать ее в лечебницу, и все, что последовало за этим. Отец внимательно слушал, расстраиваясь все больше и больше.
– Ты должен взять себя в руки, папа, – сказала я. – Она только что заявила мне, что, возможно, поместит и тебя туда же. Не дай ей сделать с тобой что-нибудь подобное. И со мной, и с Жизель.
– Да, – согласился папа. – Ты права. Я слишком погряз в жалости к себе и позволил делам выскользнуть из рук.
– Нам нужно покончить со всей этой ложью, папа. Мы должны выбросить ложь из нашей лодки. Ложь топит нас, – уговаривала я. Отец кивнул, я поднялась. – Жизель должна узнать правду, папа. Правду о ее рождении. Пусть и Дафна примет правду. Пусть станет нашей матерью по поступкам. Надо разрушить гору лжи.
