Вирджиния Эндрюс - Руби
– Мадам Дафна ожидает вас, – сказал он, поводя глазами, чтобы показать, что не все хорошо. – Она в гостиной.
– Где отец, Эдгар? – спросила я.
Слуга покачал головой и ответил более мягким голосом:
– Наверху, мадемуазель.
– Сообщите мадам Дафне, что я отправилась наверх встретиться вначале с отцом, – распорядилась я. Эдгар широко раскрыл глаза от удивления из-за такого своеволия.
– Нет, ты не пойдешь туда, – крикнула мачеха, появляясь в дверях гостиной в тот самый момент, когда я вошла в прихожую. – Ты пойдешь прямо сюда.
Она стояла, вытянув руку, указывая на гостиную. Ее голос был холодным, требовательным. Эдгар быстро двинулся прочь и отступил в дверь, ведущую через столовую в кухню, чтобы доложить обо всем Нине. Я в этом не сомневалась.
Я сделала несколько шагов в сторону Дафны. Рука ее все еще была вытянута, и палец указывал на гостиную.
– И ты еще говоришь мне, что делать и что не делать, после того, что сделала ты?! – атаковала я, медленно двигаясь в сторону мачехи с высоко поднятой головой.
– Я сделала то, что считала необходимым, чтобы защитить эту семью, – холодно ответила она, медленно опуская руку.
– Нет, у тебя была другая цель. Ты сделала то, что считала необходимым, чтобы избавиться от меня, чтобы удалить меня от отца, – обвиняла я, встречая ее яростный взгляд таким же яростным взглядом. Дафна несколько заколебалась из-за моей агрессивности и отвела глаза.
– Ты ревнуешь из-за его любви ко мне. Ты ревновала с самого моего появления в этом доме, и ты ненавидишь меня потому, что я напоминаю тебе о большой любви отца к кому-то другому, но не к тебе.
– Это просто смешно. Это еще одна смехотворная кайенская…
– Прекрати, – закричала я. – Прекрати говорить о кайенах в такой манере. Ты знаешь правду, ты знаешь, что я не была похищена и продана какой-то кайенской семье. Ты не имеешь права изображать высокомерие. Очень немногие кайены из всех, кого я знала, опустились бы до того, чтобы проделать подобную лживую, ужасную вещь, которую ты пытаешься сделать со мной!
– Как ты смеешь кричать на меня? – сказала Дафна, пытаясь вернуть свою надменность, но губы ее дрожали, и тело тоже начала охватывать дрожь. – Как ты смеешь?
– Как смела ты сделать то, что сделала в той лечебнице? – возразила я. – Отцу станет известно все. Ему станет известна истина и…
Дафна улыбнулась.
– Ты маленькая дурочка. Отправляйся к нему наверх. Иди и полюбуйся на своего спасителя, своего папочку, который сидит в комнате брата – своем святилище, стонет и охает. Если хочешь знать, я подумываю о том, что пора и его поместить в психиатрическую лечебницу. Я не могу больше так жить.
Она шагнула ко мне с возвратившейся уверенностью.
– Кто, ты думаешь, заправлял здесь делами? Кто, ты думаешь, делает возможной всю эту жизнь? Твой безвольный отец? Ха! Что, по-твоему, происходит, когда он впадает в свою меланхолию? Может, ты полагаешь, что «Дюма энтерпрайзиз» просто сидит и ждет, пока он выберется из депрессии?
– Уж, конечно, нет, – воскликнула она, ткнув себе в грудь большим пальцем так сильно, что я даже поморщилась. – Это мне всегда приходится спасать положение. Я руководила предприятием уже многие годы. Что там говорить. Пьер даже не знает, сколько у нас денег или где они размещены.
– Я тебе не верю, – заявила я, но не так уверенно, как вначале. Дафна рассмеялась.
– Это твое дело. Отправляйся! – Она отступила назад. – Поднимись к нему и расскажи об ужасной вещи, которую я пыталась проделать с тобой, – заявила она и вновь шагнула ко мне, резко понизив голос и сузив глаза так, что остались полные ненависти щелочки. – А я объясню ему и всем, кому надо и кто желает знать, какое разрушительное воздействие ты оказывала на семью с самого своего приезда и чуть не ввергла нас всех в непоправимый семейный кризис. Я заставлю сына Андрисов признаться, что ты устраивала в художественной студии сексуальные игры, заставлю Жизель свидетельствовать о твоей дружбе со шлюхой из Сторивилля. – Ее широко распахнутые глаза застыли, прикованные ко мне, и она продолжала: – Я заставлю всех поверить, что ты была малолетней проституткой на протоке. И насколько я могу судить, так оно и было.
– Это ложь. Грязная, ужасная ложь! – воскликнула я, но Дафна не смягчилась. Ее лицо, это лицо с алебастровым цветом кожи и красивыми глазами, превратилось в каменную маску.
– Ложь ли? – Она опять скривила тонкие губы в слегка натянутой улыбке. – У меня уже есть предварительные данные доктора Черила. Он считает, что ты одержима сексом, и подтвердит это, если я захочу. А теперь ты вот взяла и убежала из лечебницы, поставив нас еще в более неловкое положение.
Я покачала головой, но невозможно было противостоять ее злобной решимости подавить мое неповиновение.
– Я пойду к папе, – проговорила я почти шепотом. – И все ему расскажу.
– Ну и иди. – Она рванулась вперед и схватила меня за плечи, чтобы повернуть к лестнице. – Иди, маленькая кайенская дурочка! Иди, пожалуйся своему папочке!
Она подтолкнула меня к лестнице, я бросила на нее гневный взгляд и, вся в слезах, бросилась наверх.
Когда я поднялась на верхнюю площадку, я увидела, что дверь в комнату дяди Жана плотно прикрыта, но мне необходимо было заставить папу поговорить со мной. Я должна была попасть в комнату. Я медленно подошла, постучала, прислонилась щекой к двери и зарыдала.
– Папа, пожалуйста… пожалуйста, открой, впусти меня. Пожалуйста, дай мне поговорить с тобой, рассказать тебе о том, что сделала со мной Дафна. Я встретилась с дядей Жаном, папа. Я была с ним. Пожалуйста, – умоляла я и продолжала тихонько рыдать. В конце концов, так и не дождавшись, чтобы он открыл дверь, я опустилась на колени и обхватила себя руками. Плечи мои вздымались от глубоких рыданий. После всего, что со мной произошло, после моих огромных усилий вернуться сюда я все еще была лишней в этом доме. Дафна все еще оставалась победительницей. Я сделала глубокий вдох и стукнулась головой о дверь. И повторяла это вновь и вновь, пока наконец дверь не открылась. Я взглянула вверх на отца.
Его глаза были воспалены, волосы растрепаны, сорочка торчала из брюк, узел галстука был распущен. Он выглядел так, будто спал в одежде. Лицо было небрито. Я с трудом поднялась на ноги и быстро вытерла слезы.
– Папа, мне надо поговорить с тобой, – произнесла я. Он взглянул на меня с глубоким отчаянием. Затем его плечи опустились, и он отступил назад в комнату, чтобы дать мне войти.
Свечи вокруг фотографии дяди Жана почти сгорели, поэтому комната была освещена очень слабо. Отец отошел к стулу и сел рядом с фотографиями. Его лицо было затенено и скрыто сгущающимся мраком.
