Анна Макстед - Бегом на шпильках
— Мне бы вашу литературную образованность, мисс Миллер! Энди рассказал мне о Саше.
— Да?.. Кстати, он только что заходил за своими вещами.
— Просто поразительно! Это так мило с твоей стороны!
— Еще бы. Так, э-э…
— У меня был еще один разговор с Саем. И я беру назад, мм, большинство своих обвинений. Прости, Нэт. Слишком много всего сразу навалилось. Правда, кроме моего собственного мужа. Ой, заткните мне кто-нибудь рот!
— Кстати, как там Саймон? — спрашиваю я. А еще мне до смерти хочется узнать, когда она в последний раз разговаривала с Энди. Сомневаюсь, что в последние пять минут.
— Спасибо, хорошо. Он в порядке. Я полагаю, мы прогрессируем. — Последнее слово Бабс произносит нарочито аристократическим, слегка глуповатым голосом: чтобы я, не дай бог, вдруг не подумала, что она это всерьез. — А ты, Нэт, чем сейчас занимаешься?
— Я? О… работаю.
— Господи, ну конечно же! Прости, пожалуйста. Почему ты сразу не сказала? Не буду тебя отвлекать.
— Нет-нет-нет-нет-нет, ничего страшного, я вовсе не к тому. Не хочешь зайти?
— Прямо сейчас?
— Ну, если ты не заня…
— Не говори глупостей, у меня четыре выходных. Правда, я без сил, вчера у нас был пожар. Кроме того, я сходила на занятия по физподготовке, такой шок для организма! А теперь вот сижу перед ящиком, лопаю кексики и щелкаю полиэтиленовыми пузырьками от упаковки.
Чувствую угрызения совести. Мне тоже неплохо бы заняться физкультурой. Но только не той «качковой» физкультурой, что занимается Бабс (турник, штанга, велосипед, бег). А той физкультурой, которая по вкусу мне. Бег. Бег. Бег. Бег.
Подавив раздражение, переспрашиваю:
— Кексики?
— Мини-суфле, покрытые молочным шоколадом, бисквитная основа, сначала слизываем шоколад?
— Я и не думала, что их еще делают, — шепчу я, потрясенная. — Когда-то я их обожала!
— Надо просто знать, где искать, — счастливым голосом отвечает Бабс. — А в этом деле я профессионалка. Я захвачу несколько штук с собой, можно? Ты точно уверена, что я не помешаю твоей работе? Ведь я же тебя прекрасно знаю: заявляешь, что все нормально, а сама потом только и думаешь о сорванном графике тренировок и потерянном времени.
— Бабс, — говорю я серьезно. — Давай начнем с первоочередных задач. Я ставлю чайник.
Вскакиваю, чтобы навести порядок в квартире, но здесь и без того все сверкает чистотой. Кроме кофейных чашек. В пальцах начинает свербить. Но я оставляю чашки в покое, — пускай Бабс мной гордится, — и пытаюсь хоть немного поработать. Правда, из-за того, что в голове все — и хорошее, и плохое, — поперепуталось, словно вареные спагетти, места для работы там уже не осталось. Энди говорил, что Бабс простит меня, — хорошо; я заслуживаю золотой звезды героя за то, что свела их с Алекс, — хорошо и плохо; она, должно быть, полагает, что это я велела ему уйти, — хорошо; хотя на самом деле он ушел сам, по своей воле и очень обиженный, — плохо; ей очень не хотелось, чтобы мы с ним были вместе, — плохо; хотя раз уж я теперь больше не «Сука № 1», может, Бабс и не станет возражать, если я, ну, как бы «того» с ее братом — отлично.
А теперь взглянем с другой стороны. У меня, пожалуй, больше шансов, ну, как бы «того» с архиепископом Кентерберийским, чем с Энди. И от этой мысли я немедленно мрачнею (пусть архиепископ Кентерберийский не обижается). Да пошел он! (В смысле, Энди.) Когда раздается звонок, я караулю под дверью. После недолгих — смущенных и неточных — движений головами мы обнимаемся. «Господи, я так рада, что мы снова подруги, — думаю про себя. — Я так счастлива».
На деле это сводится к:
— Рада видеть тебя, Барбарелла.
В общем-то не так все и ужасно. Бабс отстраняет меня от себя.
— Натали! — Она приоткрывает рот в изумлении, потом широко улыбается. — Хорошо выглядишь!
Пробежав рукой по волосам, я оттягиваю рукава джемпера и бормочу слова благодарности куда-то в пол. Я всегда чувствую себя неловко, когда мне делают комплименты. Хотя Бабс говорит комплименты только тогда, когда действительно так думает. Точно так же, как она с огромным удовольствием — теперь мне это слишком хорошо известно, — скажет тебе прямо в глаза, если ты и в самом деле похожа на пугало.
— Нет, серьезно, — продолжает она, — ты выглядишь… даже не знаю, в чем тут дело, но ты выглядишь менее… иссохшей. Я имею в виду, что…
— Спасибо за комплимент.
Бабс принимается лихорадочно взбивать волосы, пока лицо ее не скрывается за взлохмаченными космами.
— Эй, ну-ка вылезай оттуда, — приказываю я. — Я знаю, что ты имела в виду.
Она отбрасывает волосы назад и, потупив взор, заканчивает:
— …то, что я наговорила тебе в воскресенье.
Я поворачиваюсь от буфета.
— Бабс. Не надо. Я это заслужила. Скажу тебе абсолютно честно. Твоя помолвка оказалась для меня самым ужасным… почти самым ужасным ударом в жизни. Я не хотела терять тебя. Когда папа ушел от нас… с тех пор все стало каким-то грязным. Знаю, это смешно. Знаю, что со временем все меняется, но, похоже, я боялась перемен. Для меня любая перемена означает утрату, хотя чаще всего она означает просто… перемену. Наверное, я думала, что, ворвашись в «Кувшин и кабачок», я улажу ваши семейные проблемы и почувствую себя нужной. А Саймон… — тут я решаю быть милосердной, — слабый и уязвимый. Я принесла тебе сплошные страдания и прошу у тебя за это прощения.
— Нэт, — говорит Бабс. — В жизни все действительно меняется. Но, знаешь, в глубине души я всегда считала… и буду считать тебя своей лучшей подругой.
Мое сердце скручивается, как пожухлая бумага. Хочется стиснуть живот и выдавить стон из самого нутра. Но вместо этого я спокойно наливаю воду в чайник и отвечаю:
— И я тебя.
Бабс откашливается.
— Знаешь, ты и вправду изменилась. Я имею в виду: не только внешне.
— Ты думаешь, сверху все-таки еще маловато?
— Ну, Нэт, ты никогда и не была Долли Партон.[79] Да и вообще, ты все еще слишком худенькая, но…
— Да нет же, Бабс, конечно, спасибо тебе, но я вообще-то говорила о своих волосах.
— О волосах? О… По крайней мере, отсюда, мне кажется, у тебя прекрасные волосы. А что с ними такое?
— Они ужасно лезут. Как ты думаешь, они не выглядят редкими или… нестойкими?
— Да вроде нет. Волосы как волосы, вполне нормальные и здоровые. Так что там у тебя произошло?
Я виновато дергаюсь на месте.
— Что ты имеешь в виду?
Бабс отклоняется на стуле так, что тот встает на две задние ножки, а я прикусываю язык, чтобы сдержать рефлексивную реакцию («Не надо качаться на моем стуле!»).
