Танцующий лепесток хайтана - YeliangHua
— Ваньнин…
— Мо Жань, я хотел этого разговора, не зная, какое отношение к твоему прошлому имеет Наньгун Янь, и прекрасно понимая, что он за человек. Я рад, что ты открылся мне, и правда вовсе не так уродлива, как я посчитал поначалу. Но… даже не зная ее, я пригласил тебя в свой дом. Для тебя это ничего не значит?.. — Чу поджал губы, заставляя себя остановиться.
Он не хотел говорить Мо Жаню о своих чувствах — но история, которую рассказал ему Вэйюй, словно лишила его последних крох сдержанности.
— Что, если ты все же ошибаешься, и я действительно жестокий человек, похожий на своего отца?.. — спросил Вэйюй тихо.
— Я буду рад услышать доказательства и самостоятельно решить, так ли это, — отрезал Ваньнин. — Продолжай. Расскажи, что, по-твоему должно оттолкнуть меня так сильно.
— Ваньнин, ты… когда-нибудь слышал про диссоциальное расстройство личности? — спросил Мо Жань, а затем, немного помолчав и так и не дождавшись ответа, продолжил. — Люди с подобным отклонением равнодушны к чувствам и переживаниям окружающих, агрессивны, идут на необоснованный риск, способны на насилие. Такой человек не испытывает чувства вины, будет лгать для достижения своих целей… он крайне ограничен в способности формировать привязанности…
— То, что ты сейчас перечислил, можно применить к кому угодно, — Ваньнин покачал головой. — Кто тебя надоумил ставить самому себе диагнозы?
— Этот диагноз мне поставили в колонии для несовершеннолетних, откуда меня затем и забрал дядя Сюэ, — Мо Жань вздохнул. — Он был не согласен.
— Ты… был в колонии? Сколько же тебе было? Что… ты там делал? — Ваньнин был ошеломлен, потому что он прекрасно помнил, что познакомился с Мо Жанем, когда тот был еще десятилетним мальчишкой.
И, если Мо Жань танцевал на момент их знакомства уже несколько лет, что это могло значить?..
— В шесть лет я совершил убийство и поджог, — тихо проговорил Мо Жань, зная, что его лицо скрыто темнотой, и что Ваньнин не сможет увидеть ничего, кроме смутных контуров — и его глаз. Он хотел бы отвести взгляд — но в то же время не мог, поскольку некая часть его хотела увидеть осуждение.
Такой человек, как Чу Ваньнин, не мог не ужаснуться услышанному — разве нет?..
Однако балетмейстер Чу, немного помолчав, спросил:
— А что произошло на самом деле?
— Я не помню, — Мо Жань внезапно тихо рассмеялся. — Иногда во сне мне кажется, что я вижу спички в своих руках, но… я так и не смог вспомнить, почему сжег тот клоповник. На самом деле, все, что осталось в памяти — ненависть к тому притону, где я в то время ночевал за неимением другого места. Моя мать к тому времени уже была мертва, а сам я побирался и бродяжничал. Ребенок, у которого даже фамилии не было… но который быстро научился шманать чужие карманы и драться за еду с другими бездомными… я не знаю, почему я так поступил. Уже после колонии я страдал лунатизмом, и всякий раз просыпался в ужасе, опасаясь, что во сне кого-нибудь прикончил или сжег дотла дом Сюэ Чженъюна... пару раз в моих руках был зажат нож, и я стоял на пороге своей комнаты…
— Мо Жань, я до сих пор сплю с пистолетом под подушкой, — Ваньнин прищурился. — Все, что ты описываешь, похоже на посттравматический синдром, включая потерю памяти. А то, что ты когда-то давно желал кому-то смерти, не делает тебя убийцей…
— Я едва не убил Жун Цзю, — оборвал его Мо Жань. — И, возможно, напал на Ши Мэя. Я не могу быть уверен, потому что не помню этого, но… Ваньнин, я едва не напал на тебя. Несколько раз был в шаге от этого. Это все еще похоже на последствия травмы?..
— Ши Мэй пришел в себя, и он утверждает, что ты не имеешь к нападению на него никакого отношения, — холодно заметил Чу Ваньнин. — Что до Жун Цзю, мне неизвестны подробности, поскольку я не читал его интервью. Однако… ты ведь ему… платил.. за… — он так и не смог заставить себя сказать это, однако смысл до Мо Жаня дошел.
— Платил, — он кивнул. — Но однажды я перешел черту, и он действительно оказался в больнице.
— Ты помнишь, как это произошло?
Ваньнин внимательно вглядывался в Мо Жаня, однако темнота не давала ему увидеть то, что он хотел бы.
Впрочем, он уже знал, что, вне зависимости от ответа на этот вопрос, он верит Мо Жаню — и не верит в то, что тот мог действительно кого-то избить до полусмерти. Он мог впасть в ярость, быть грубым, сыпать оскорблениями — но ни разу он не поднял на Ваньнина руку. А ведь балетмейстер Чу был человеком, которого, как Вэйюй считал, он ненавидел...
Вся эта ситуация с безымянным проститутом в больнице походила на то, что кто-то сторонний пытался подставить Мо Жаня. Выставить его в дурном свете.
Что до Ши Мэя — если бы они с Мо Жанем вовремя не пришли к нему, он бы не выжил и не смог рассказать, что Мо Жань ни в чем не виновен. На кого могла бы пасть тень в таком случае?
Однако… какой в этом был смысл?
— Ты не помнишь, — Ваньнин протянул наконец руку, касаясь лица Мо Жаня. Он решился притронуться — и тут же едва не отдернул пальцы, потому что лоб Вэйюя был мокрым от ледяного пота, но при этом пылал.
— Не помню, — Мо Жань прикрыл глаза, когда трепещущая рука Чу скользнула по его волосам, а затем заставил себя произнести самое важное. — Но я не хочу обманывать тебя, Ваньнин. Я не уверен, что со мной ты будешь в безопасности. Я… действительно ограничен в способности формировать привязанности. Так вышло, что единственный человек, который мне важен — ты. Я ничего не чувствую по отношению к другим людям, но, стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной.
— Тебе не пришлось бы лгать, если бы ты рассказал все, как есть, —
