Очарованный - Джиана Дарлинг
— Ты всегда будешь моей рабыней, моя красавица, — прошептал он специально для меня. — Но ты также всегда будешь моей герцогиней, — поцелуй прижался к моим губам, как нотариальная печать, узаконивая его слова, а затем он отстранился и повернулся лицом к толпе. — Всем, позвольте представить вам Козиму Рут Ломбарди Дэвенпорт, герцогиню Грейторнскую, и мою великолепную невесту.
Все аплодировали: Себастьян свистнул, а Жизель тихо воскликнула.
Моя кожа была слишком темной, чтобы на ней мог появиться румянец, но мое тело загорелось от легкого смущения и гордости.
— Ты — величайшее сокровище, которое я когда-либо узнаю, — продолжил Ксан, когда Риддик подошел с большой плоской бархатной коробкой и протянул ее ему. — Но мне хотелось с опозданием отметить нашу свадьбу подарком, достойным тебя.
Послышался коллективный вздох, когда Александр открыл футляр с драгоценностями, и бесчисленные бриллианты вспыхнули в многогранном свете. Моя рука поднялась ко рту, чтобы сдержать безмерность моих эмоций, когда я смотрела на бриллиантовое ожерелье, напоминающее колючие листья, и абсолютно роскошный бриллиант из желтого золота в его основании.
Для всех остальных это выглядело как экстравагантный подарок лорда королевства его новой (почти) невесте.
На мой взгляд, он выглядел точно так же, каким и был раньше — ошейник на замену тому, который, по словам Александра, Ноэль бросил в огонь.
— Что-то несравненное для моей несравненной невесты, — сказал он, подняв его в одной руке, сняв с моих плеч мой плащ и положив тяжелый холодный груз мне на шею.
Вес бриллиантов был настолько велик, что я поняла, что это было сделано намеренно. Чтобы я всегда чувствовала силу его владения на своем горле.
Александр повернул меня лицом к себе после того, как застегнул его, его лицо было бесстрастным, когда он смотрел на свой ошейник на моей шее. Он поднял палец и провел его тыльной стороной по гладкому прямоугольному желтому ромбу в углублении моего горла, а затем посмотрел на меня, мягко поджав губы, и сказал:
— Даже L'Incomparable бледнеет рядом с твоими денежными глазами.
— Только потому, что ты меня любишь, — сказала я ему, пытаясь подразнить, но безуспешно, потому что слова были хриплыми от непролитых слез.
Он пожал плечами наглого школьника.
— Несомненно. А теперь, рабыня, потанцуй со мной.
Взяв одну мою руку в свою, а другой обхватив меня за талию, Александр заставил меня двигаться, музыка вспыхнула, словно удар моей юбки, в ту секунду, когда он привел нас в движение.
— Вагнер написал эту симфонию для своей жены Козимы на ее день рождения, — сказал мне Александр, пока мы танцевали, и все остальные начали танцевать вместе с нами.
Я прижалась щекой к ткани на его сердце.
— Зачем ты все это делаешь?
Его подбородок лежал над моей головой, его руки притянули меня ближе, так что мы оказались на одном уровне, почти не танцуя.
— Потому что я хотел показать тебе, насколько серьезно я относился к замене всех кошмарных воспоминаний об этом доме новыми, блестящими. Я хотел как-то проиллюстрировать свое сожаление за все то, через что я тебя заставил пройти. Я хочу, чтобы ты поняла, даже когда я не могу измерить бездонную глубину любви, которую я испытываю к тебе в своем сердце, как сильно я хочу, чтобы ты был счастлив в этой жизни со мной.
— Ксан, — сказала я, отстраняясь, наклоняя его голову ко мне и кладя руку ему на шею, сильно прижимая его пульс, просто чтобы почувствовать его биение. — Я бы танцевала с тобой вечно в темноте, если бы это означало быть с тобой. Мне не нужен свет и бриллианты, мне даже не нужны мои близкие. Ты мог бы затащить меня в холодный, темный бальный зал, застегнуть эту старую цепь на моей лодыжке, и я бы все равно любила тебя. Я не сожалею о том, что ты сделал, или о событиях последних пяти лет. Они объединили нас и укрепили нашу связь. Они сделали меня сильной, а тебя — достойным.
— Наша история не совсем романтичная, — признался он и криво улыбнулся.
Я выгнула бровь, прижала ладонь к клейму, которое, как я знала, он носил на коже над сердцем, и провела одной из его рук по моей спине к своей заднице, чтобы она лежала на моем собственном клейме. Я думала о Гелиосе и моем ошейнике, о Ксане, который дергал за ниточки, чтобы устроить меня на работу в St. Aubyn, о годах, которые он провел, тоскуя по мне, но отказываясь от себя, чтобы защитить меня. Я подумала о том, что чувствовало мое тело, когда я была вдали от него, как оболочка без тени даже при абсолютном солнечном свете.
Я думала о том, как он умер бы за меня, и о том, как я чуть не умерла за него.
— Не так ли? — тихо спросила я. — Я думаю, это чертовски романтично.
— Буквально, — пошутил Александр с лукавой ухмылкой, которая заставила меня склонить голову обратно к фреске Персефоны и ее Мертвого Бога и смеяться, и смеяться, и смеяться.
И когда я снова посмотрела на Александра, мой когда-то Мертвый Бог тоже засмеялся.
Козима
Зал суда вибрировал от приглушенной предвкушающей болтовни, пока собравшиеся ждали, когда почтенный судья Хартфорд встанет и начнет разбирательство. Я слышала какофонию прессы и зрителей за закрытыми дверями зала и даже снаружи на улице. Это был самый крупный судебный процесс против предполагаемого мафиози со времен суда над Комиссией по мафии в восьмидесятых годах, и это была сенсационная новость по всему Нью-Йорку и за его пределами.
Этому, конечно, способствовал тот факт, что человеком, которого судили за убийство первой степени, рэкет и незаконные азартные игры, был великолепный, очаровательно неисправимый и опасно напористый Эдвард Данте Дэвенпорт.
Шум усилился, когда боковая дверь открылась, и самого человека провели внутрь двое охранников и его команда юристов. Он был одет во все черное, хотя это делало его ужасно грешным и зловещим, его волосы были зачесаны назад, за исключением одной волнистой пряди, которая падала ему на лоб и на его черные глаза.
Он выглядел как реклама безумия, зла и опасности.
Я покачала головой, встретившись взглядом с Еленой, которая стояла позади него вместе с остальной частью его команды юристов, сжав накрашенные красным губы в линию, подчеркивающую ее ярость из-за проигрыша этой конкретной битвы со своим клиентом.
Ему следовало бы надеть белую рубашку, по крайней мере, чтобы смягчить свой внешний образ и сделать его похожим на обычного бизнесмена.
Но, конечно,