Томас Уайсман - Царь Голливуда

— Слушайте, бэби, — сказал он и снова сел, — я сейчас говорю с вами не как ваш агент, а, скорее, как друг.

— Да, Льюис.

— Уверен, что вы решили разорвать контракт. Нет такого контракта, который нельзя было бы разорвать. Если вы хотите стать стенографисткой в Нью-Йорке, если таково ваше стремление, я скажу вам — разорвите контракт. Пусть Вилли подаст в суд. Но только в случае, если вы хотите стать стенографисткой. Стенографистка в Нью-Йорке — это значит тридцать баксов в неделю от силы, а вы даже не умеете печатать на машинке. Послушайте, я не собираюсь вмешиваться в вашу личную жизнь, но чем она плоха? Я смотрю на вас и вижу прекрасную девушку, хорошо одетую, с собственным автомобилем и бриллиантовым кольцом на пальце. Это что, плохо?

— Я только хотела узнать, составлен ли контракт по всем правилам.

— Что касается деловой стороны, он составлен по всем правилам. Осталось еще четыре года. Если вы его разорвете, вас не убьют, конечно, но никто в Голливуде не даст вам работы. Девушка, разрывающая контракт, — пария. Это разумно. Компания должна защищать свои интересы.

— Вы не можете внести в контракт изменения? Так, чтобы я могла работать на стороне. За прошедшие четыре года я, может быть, и проработала-то всего четыре недели.

— Вам придется заплатить.

— Мне хочется работать, Льюис.

— Слушайте, бэби, мы ведем такие разговоры регулярно, как часы, раз в три месяца, правильно? Вы знаете Вилли. Вы с Вилли чуточку ближе, чем я. Он не хочет, чтобы вы работали на стороне.

— Что же для него может показаться обидным, если я соглашусь на работу певицы? Как это может повредить моей карьере или студии?

— Вы спрашиваете меня?

— Вы мой агент. Вы содействовали, чтобы я получила этот контракт.

— Слушайте, бэби, я составил контракт между вами и "Сейерман-Интернешнл", а каковы ваши отношения с ними, меня это не касается. Я не спрашиваю и не хочу знать.

— Хорошо, Льюис, простите, я отняла у вас время.

— Бэби, вы знаете, для чего я здесь. В любое время. Вы чудесно выглядите. Вы шикарно одеты. — Он вышел из-за письменного стола, его манеры были почти родительскими по отношению к ней, хотя он ненамного был старше нее. Они все становились надутыми, когда достигали успеха, даже те, которые были худые. У Льюиса Шолта было пока худое лицо, только на талии образовались лишние складки жира, указывавшие на его успех. — Слушайте, — сказал он, обнимая ее рукой за плечи, — один день вы можете подарить мне, на один день вы можете перестать быть "миссис Вилли Сейерман". Это допустимо. Как долго у вас будет продолжаться… Слушайте, бэби, это хороший признак, что он не хочет, чтобы вы работали на стороне. Он ревнивый. Ему не нравится мысль о всех этих мужчинах, глазеющих на вас в каком-нибудь дешевом ночном клубе.

— А он не позволил бы мне записать пластинку? Одна театральная труппа просит меня не отказываться от их приглашения. Вилли даже не позволяет мне брать уроки драматического искусства.

— Он любит вас.

— О, Льюис, вы такой глупый.

— Может, я сентиментальный дурак, но, по моему мнению, способ, каким действует Вилли, такой же, как у мужчины, который влюблен.

— Да?

— Вы со мной не согласны?

— Льюис, я знаю, как Вилли действует…

Она сидела в машине и по дороге домой думала: "Зачем я пошла к Льюису Шолту, как будто он думает о моих интересах? Никто не пойдет против Вилли, чтобы помочь мне. Никто не будет восстанавливать против себя Вилли, помогая мне". Это была такая ситуация, в которую она сама попала. Каждый знал, что Вилли не хочет, чтобы она работала. Почему кто-то рискнет подставить свою шею ради нее и даст ей работу. Она сознавала, что не была таким ярким талантом, чтобы люди ради нее шли на риск. Было достаточно трудно убедить кого-нибудь дать ей шанс. Как только узнавали, что она с Вилли и что у нее контракт с "Сейерман-Интернешнл", все тут же отказывались от своих предложений. Ей говорили: "Простите, но это будет нарушением контракта". Даже если бы она оставила Вилли, который удерживает ее с помощью контракта, она не сможет ничего делать. А только на хлеб нужно около ста долларов в неделю. Было время, когда она могла сбросить с себя прошлое и пойти в шоу-бизнес, где у Вилли не было власти. Но она знала, что, если бы она это сделала, ее отец немедленно потерял бы работу. Когда Вилли хотел быть противным, он говорил ей, как он включит и ее отца в черный список, если она что-нибудь сделает против его воли. Когда Вилли был в более благодушном настроении, он заявлял, что все это болтовня по поводу черного списка, чтобы ее припугнуть, что такого списка не существует. Но она знала, что черный список существовал. Рассказывали об одном характерном актере, по имени Эд Сейлер, который, по-видимому, знал Вилли несколько лет. Он получал маленькие роли в кое-каких кинофильмах. И однажды он совершил ошибку. Он поднялся в кабинет Вилли и спросил: "Вы помните меня?" Вилли вспомнил его, но Сейлер больше не работал в кино… Единственным человеком, который мог дать ей какую-то работу, был Александр; у него не было причин ссориться с Вилли, и, так как она была связана контрактом с "Сейерман-Интернешнл", Вилли не мог выдвинуть какого-нибудь разумного аргумента, почему она не может участвовать в фильме этой компании, если ее сочли подходящей. Во всяком случае, Джанет предполагала, что единственный, кто может дать ей работу таким способом, — Александр. Она была уверена, что больше ни у кого не хватит решимости пойти против желаний Вилли, которые были известны многим. Она не видела Александра с той ночи. А потом он женился. Она помнила, что он сказал ей: "Вы всегда можете позвонить мне", но, по всей видимости, его брак отменял это предложение. Да ведь люди всегда дают чрезмерные обещания. Тот, кто дает их, — не собирается их выполнять, а тот, кому их дают, — никогда не должен ожидать, что они будут выполнены. Это было понятно, это был этикет, такой же ритуальный, как литания[58].

Чаще всего эти люди даже обижаются, что у вас такой плохой вкус или что вы настолько наивны, что напоминаете им об их обещаниях и даже ждете, что их выполнят. Мужчина, который лезет к вам под юбку, готов предложить вам весь мир, и вы готовы поблагодарить его за это. Но не надо ему верить. Конечно, если вы поумнее и знаете, как играть в эту игру, то предлагаете себя с такой же готовностью, с какой он предлагает вам весь мир, но не даете, пока договор не подписан и не скреплен печатью. Это не проституция, это просто способ делать такие дела. Джанет была девушкой, которая отдавалась без надежды получить взамен трамплин для ее карьеры. Когда Льюис Шолт показывал ей контракт, он сказал: "Слушайте, бэби, это стандартный контракт. Они должны туда внести все, чтобы защитить свои интересы. Но Вилли не для этого держит вас, и если вы захотите уйти…" Даже ее частная жизнь контролировалась контрактом: там был пункт, касавшийся морали, который гласил, что она не только должна быть невиновна в аморальном поведении, но что она не должна позволять себе таких поступков, из-за которых ее могут обвинить в аморальном поведении. Конечно, все контракты содержали этот пункт, но студия имела право решать, как и когда применять этот пункт. А если она захочет покинуть Вилли ради кого-нибудь другого, они могут немедленно расторгнуть с ней контракт, ссылаясь на параграф, и очернить ее имя. Все ее передвижения в течение дня контролировались студией, несмотря на то что они месяцами не давали ей работы. Вилли мог вполне легально удостовериться, что она была там, где он хотел. Студия просто проинструктировала ее, что она должна быть всегда наготове, — это означало оставаться дома и ждать телефонного звонка. Вилли мог, и часто это делал, позвонить и сказать: "Я приду примерно через полчаса". Если ее не было, она обязана была дать достаточно убедительные объяснения и принести извинения. Вилли не стремился полностью держать ее в заключении, нет, не полностью, он допускал, что она может захотеть куда-то выйти, когда он слишком занят и у него нет времени ее видеть. Для этого существовал Теренс Роули. Она могла позвонить ему и попросить пойти с ней в кино или куда-нибудь на обед. Когда Вилли ездил в Нью-Йорк, было оговорено, что Теренс Роули приглашает ее по вторникам и субботам. Студия не одобряла ее выходов из дому по ночам в одиночку, это создавало плохое впечатление. Они должны были позаботиться "о безопасности" того, во что вложили деньги. Однако они не возражали против ее отлучек в кино после обеда или приглашения на чай к подруге. Она часто думала о том, как ей освободиться. Существовали две возможности: она может разорвать контракт, в таком случае, вероятно, ни она, ни ее отец не смогут больше работать в кино; или она поведет себя так, что студия сама захочет прогнать Джанет, и тогда ее имя будет опорочено сплетнями и пересудами.