Виктория Рутледж - Взрослая жизнь для начинающих
Хорошо, наверное, что Мэри сейчас не нужно смотреть на нее. Айона почувствовала, как она вначале напряглась в ее объятиях, а потом расслабилась снова. Когда Мэри заговорила, Айона обняла ее еще сильнее.
— Хм. Крис поехал в Косово для организации международной помощи, — начала Мэри.
Айона кивнула и сказала: «Да», — стараясь ободрить Мэри.
Мэри сделала еще один большой глоток вина.
— Ну, и тогда он написал мне это ужасное письмо, — написал так, как пишут посторонним, что он решил остаться, а поскольку я не хочу отправиться к нему туда, — заметь, как будто я не хочу, — он хочет, чтобы мы… оформили раздельное проживание. По крайней мере, он так все излагает. Гораздо героичнее развестись, чтобы облегчить страдания человечества, а не просто потому, что я его больше не интересую.
Айона потрясенно думала, как же красноречиво выражается Мэри даже тогда, когда вина выпито уже немало. Наверно, сказывается педагогическое образование.
— Я просто поверить не могу, — машинально пробормотала она и почувствовала, что ее сознание будто с размаху налетело на кирпичную стену. Почему она не может сказать ничего более сложного? Почему некий «Международный Закон о Разговорах с Подругой» запрещает ей вслух произнести: «Крис — законченный эгоист и подонок, и ты получила то, чего добивалась!»?
Ну, произнести-то она могла, но чувствовала, что сейчас это не поможет.
— Мэри, это же смешно, — сказала она, опустив лицо в ее темные волосы. После всей тяжелой работы Мэри все так же пахла цветами. — Как же может быть, что ты его не интересуешь? Ты красивая. Нет, правда, — Айона постаралась, чтобы ее тон был максимально убедительным, особенно когда Мэри зашевелилась у нее в объятиях. — Ты красивая. Почему ты так завертелась?
— Я поворачиваю складки жира так, чтобы ты их не заметила. — Мэри перестала вертеться и вздохнула, опустив голову на руку Айоны. — И, как только я поняла, что он не вернется, я поняла, что должна переехать. В той квартире меня просто тошнило. Даже физически.
— Я поверить не могу, что ты никому не сказала, — удивилась Айона. — Бедняжка, ты все это держала в себе.
Мэри издала в ответ неопределенный звук.
— А что ты сейчас чувствуешь?
— Я не могу тебе сказать, что я чувствую, потому что не знаю. Каждый раз, когда мне кажется, что я наконец поняла, что чувствую и что хочу делать, все снова переворачивается. Хорошо мне только тогда, когда я разливаю пиво, учу детей, рисую или делаю еще что-нибудь такое, чтобы только забить голову и не думать о том, как бесконечно больно и… Айона, что мне делать? Мне было так плохо после его письма, неловко, что я хочу, чтобы он вернулся, когда он там, помогает людям!
— О Боже, Мэри! — воскликнула Айона, обнимая ее. — Я не знаю, почему ты вообще вышла за него замуж!
Глаза Мэри вспыхнули.
— Не знаешь?
Айона умолкла, и внутренний голос, раскрепощенный от выпитого вина, подсказал, что стоит, наверно, хоть сейчас выложить Мэри всю правду, а не то, что она хотела слышать. Поскольку намеки на правду, когда дело касалось Криса, не давали никаких результатов. Айона снова пристально посмотрела на нее.
— Нет! Я правда не знаю.
Лицо Мэри удивленно дрогнуло, и Айона совершенно запуталась в своих мыслях, — ей так хотелось сказать о Крисе то, что она думала, а не подыгрывать Мэри и не делать вид, что вести себя как последняя сволочь по отношению к собственной жене совершенно нормальное дело.
— Он всегда был самодовольным лицемером и готов был пожертвовать всем остальным! И таким образом он просто прикрывал собственную неадекватность. Да разве станет кто-нибудь в здравом уме стараться вот так пристыдить свою жену, и в таком письме? Да он просто не может разобраться с собственными проблемами! То есть, да, я согласна, как парень, он был ничего, но…
— Что — но? Если ты такая хорошая подруга, то почему ты дала мне выйти за него замуж? Почему ты мне ничего не сказала?
— А что я могла сказать? — возразила Айона, выходя из себя. — Ты что, позвонила мне тогда с пляжа? Ты думала, что я прибегу к тебе из-за дюн? «Нет, не делай этого, Мэри! Это не настоящий священник!»
— Не надо над этим смеяться, — возмутилась Мэри. — Все было совсем не так.
— Да ну? Я ушам своим не поверила, когда ты мне это рассказала. После всех наших с тобой разговоров о том, какие гимны мы выберем и смогут ли мои дети стать подружками невесты на твоей свадьбе. А что мне, черт возьми, оставалось сказать, когда ты вернулась и рассказала, что вы обвенчались на пляже? — Айона закрыла себе рот рукой, опасаясь, что зашла слишком далеко.
— Ты могла бы… — Мэри не договорила, потому что поняла: у Айоны действительно не было никакой возможности что-либо предпринять.
— Я никогда в жизни уже после свадьбы не заявлю человеку, что он сделал ошибку, — сказала Айона уже помягче. — Да, по правде сказать, и перед свадьбой тоже. Уже поздно такое говорить, да?
— Все наши беседы… — Мэри горько усмехнулась. — Все они заканчивались на том, как мы бросим букет, да? Мы никогда не обсуждали, как будем ссориться из-за счетов за газ.
Айона покраснела и отвернулась. Она хотела, чтобы рассудок подсказал ей, как утешить Мэри, но в голову приходили только она сама и Ангус, и она ненавидела себя за то, что оказалась такой эгоисткой как раз в тот момент, когда надо проявить сострадание.
Я хочу, чтобы ты мне сказала, что брак — это хорошо. Я хочу, чтобы ты сказала, что можно искренне пообещать любить его до конца дней своих. Я хочу, чтобы ты сказала, что можно иногда и ссориться, когда вы любите друг друга. Я хочу, чтобы ты сказала: я собираюсь поступить правильно, а тебе просто не повезло.
Я хочу, чтобы хоть кто-то сказал мне, что делать…
В дверь постучали. Мэри и Айона замерли и прислушались, — ни одной из них не хотелось самой прервать этот задушевный разговор, впустив пришедшего — кем бы тот ни оказался.
Айона подумала: может быть, сейчас Мэри показалось, что это может быть Крис. Из магнитолы доносился тихий звук гитары, — он как будто прокалывал звуком внезапную тишину, и Айона поняла, что все это время одним ухом слушала «Лед Зеппелин». «Ну ради Бога, когда же ты наконец повзрослеешь», — сердито подумала она о себе.
Снова раздался стук, — на этот раз это сопровождал неуверенный шепот и гораздо более внятное: «Да, очень хорошо!»
Ангус. Обе они не шевелились. Из окна, на котором не было занавесок, падал грязный свет от уличного фонаря, и от них обеих лежала на ковре одна большая шишковатая тень.
Айона слышала, как Джим достаточно внятно спросил: «Ангус, сколько вина ты дал Айоне?»
