Белва Плейн - Гобелен
– Да, папа. В этом семестре в субботу нет занятий.
– Хорошо, – согласился Элфи.
Дональд Пауэрс посмотрел на Мэг. Взгляд был лукавым, торжествующим, интимным. И сразу Поль увидел, что происходит, что уже произошло: между этими двумя вспыхнуло, как пламя, сексуальное влечение. Сам воздух вокруг них был пропитан им. Когда-то между ним и Анной произошло то же самое и почти так же быстро. Все признаки налицо: девушка с пылающими щеками, высоким голосом и уклончивыми глазами, откровенный взгляд мужчины, внезапное молчание. Он понимал все это.
Позже Элфи жаловался:
– Я даже не знаю, кто он. Но в данных обстоятельствах я же не мог отказать, правда?
Бен заверил его, что Мэг в надежных руках:
– Это приличный человек, тебе не о чем волноваться.
Он воодушевился:
– Это действительно замечательная, еще одна замечательная американская сказка. Он сделал себя сам: рос бедным, как черт на кухне дьявола, а превратил себя в блестящего джентльмена, как вы видели.
– Но чем он занимается? – настаивал Элфи.
– О, многими вещами. Инвестициями. Владеет парой ресторанов.
Почему-то Поль этому не поверил. Бен продолжал:
– Он много вкладывает в недвижимость. У него всюду связи. Мне кажется, что он вытащил Дэна через кого-то из министерства юстиции. Главное, что Дэн дома, и, кажется, ничуть не пострадал из-за испытанного.
Дэн как раз в этот момент смеялся, все еще не отпуская от себя жену.
«Я бы так не сказал, – подумал Поль. – Это должно быть незабываемо, особенно для человека, страдающего грудной жабой».
Дэн выглядел изможденным, на щеках появилась темная синюшность.
– Лучше отвезти его домой отдохнуть, – предостерег Поль, а потом обратился к Дэну: – У меня с собой машина, она внизу. Мы с Мариан можем отвезти тебя сейчас.
– Всегда все предусмотришь, – благодарно сказала Хенни.
По тротуару в ночном тумане вышагивал частный детектив, нанятый домовладельцами улицы для охраны своих богатств и покоя. Как всегда, поворачивая на восток к бедной улице, где жили Дэн и Хенни, Поля поразил контраст. Да, несомненно, люди, отвергающие богатство и комфорт, сделаны из другого теста.
Измученный Дэн молча сидел в машине, крепко сжимая руку жены. Как только Поль довез их до дому, он с облегчением вздохнул:
– Все хорошо, что хорошо кончается.
– Все кончилось бы намного лучше, если бы ему не пришлось еще подниматься пешком четыре марша, и это с его-то сердцем! – ответила Мариан. – Это нарочитая бедность и отказ от всего становятся абсурдными.
– Ну, в чем уж их нельзя обвинить, так это в нарочитой позе!
– Эти ужасные дни показали, что все зашло слишком далеко.
Какое-то необычное для него упрямство заставило Поля возразить, притвориться, что он не понял:
– Кто зашел слишком далеко? Полиция? Конечно.
– Я имела в виду не полицию, а Дэна. – Мими рассердилась. – Он открывает рот и напрашивается на неприятности. Напрашивается! Он прекрасно знал, что это рискованно, и хотя власти, может быть, совершенно неправы, любой разумный человек помалкивал бы.
– Именно это говорит Элфи.
– Ну, значит, Элфи прав. Все это волнение! Это так, так по-русски.
– Это абсурд. И к тому же Дэн не русский.
– Он ведет себя так. Ты знаешь, он мне нравится, но правда есть правда.
Желание возражать исчезло у Поля так же внезапно, как появилось. Теперь, когда кризис миновал, он неожиданно почувствовал все напряжение последних дней, с того момента, когда полиция задержала Дэна на сцене, до минуты, когда он вошел в дом Ли этим утром.
Начался дождь, маслянистая пленка покрыла дорогу, «дворники» со скрипом очищали ветровое стекло» Поль наклонился вперед, сосредоточиваясь на дороге, пока Мими продолжала выражать свое недовольство:
– Я всегда думала, как это странно, что среди евреев есть такие крайности. Люди в нашем храме или в нашем клубе – и люди, подобные Хенни и Дэну.
Ему снова пришлось возразить ей:
– Не понимая этого, ты попадаешь в ловушку антисемитизма. Почему мы не должны отличаться друг от друга? Никто не находит странным, что оксфордский дон и безграмотная деревенщина из Аппалачей – оба англосаксы.
– Хорошо, тогда это не странно. Просто скажем, что некоторые из нас смущают остальных. Давай оставим Дэна – он слишком близок. Возьмем другого, которого арестовали вместе с ним. Возможно, он приехал в эту страну лет десять назад, выжил за счет благотворительности таких семей, как наша, и теперь, вместо того чтобы зарабатывать себе на жизнь, он выступает с речами, привлекая к себе внимание. Наверняка он из швейного производства, – закончила она с презрением. – Там всегда было полно смутьянов.
– Зачем же так презирать швейное производство? Ты ведь достаточно хорошо относишься к Ли?
– Конечно. Она мне нравится, но должна сказать, что она нравилась мне больше, когда не была такой преуспевающей и важной. Но тем не менее, ты отлично понимаешь, что она была бы совершенно не к месту в нашем клубе.
– Правда?
Члены «Сенчури кантри клаб» должны были иметь немецкие корни. Никто об этом не говорил открыто, этого не было в уставе – но это подразумевалось всеми. Хотя Поль и был их членом, но редко посещал клуб и не собирался менять его порядки. Если им так нравится – это их дело. Можно бороться с большими несправедливостями в этом мире, чем Поль и занимался. Общественную жизнь он оставил Мими. Он не компанейский человек. У него нет времени.
Высадив Мими у дома, он поехал ставить машину в гараж. Возвращаясь, Поль почувствовал, что хмурится, и расслабил мышцы лица. Конечно, как и он, Мими воспитывалась в определенной среде. Среда формирует человека, и он никогда не сможет до конца преодолеть ее влияние. Он и не пытался делать этого. Зачем? Это была добропорядочная, утонченная, уютная среда. Но его образ мыслей отличался от образа мыслей его жены. Всегда ли она была такой, как сейчас? Он не мог припомнить, чтобы она когда-нибудь занимала такую жесткую позицию, выражала такой снобизм, как сейчас. Он старался понять. Она страдает. Она еще такая молодая, всего тридцать, а уже потеряла жизненно важный орган, матку. Ее ограбили. Возможно, она чувствует себя искалеченной. Возможно, это похоже на кастрированного мужчину. Он не мог знать этого.
Поль решил быть терпеливым с ней, не вступать в бесцельные стычки.
Другое удручало и раздражало его. Манера, с которой она говорила в обществе о своем горе, называя его «Божьей карой». Конечно, так оно и было: сам доктор употребил эти слова в ту ужасную ночь. Но зачем она все вспоминает мертворожденного мальчика? Иногда после обеда, когда мужчины и женщины собирались в разных концах чьей-нибудь гостиной, он слышал ее голос, рассказывающий о перенесенных страданиях с гордостью, словно она ожидала похвал за свой героизм. Его передергивало – она становится надоедливой, выставляет себя дурочкой. Однажды он перехватил взгляды, которыми обменялись две женщины, совершенно нормально родившие четверых или больше детей и относящиеся к Мими с жалостью и презрением, так как с такой же глупостью гордились собственным крепким здоровьем.
