Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)
Дыхание сорвалось, нет сил сдерживать крик, да и к чему его сдерживать, когда снизу вверх поднимается острое, сумасшедшее, восхитительное удовольствие, энергией взрывающееся от низа живота к горлу, и дальше – к глазам.
Будь ты проклята! Ты, та, из-за которой я навсегда разучилась любить…
Женя стояла, прижавшись лицом к холодной двери. Люда всё еще обнимала её за талию, и слава богу, что обнимала – потому что отпусти она руки, и Женя наверняка рухнула бы прямо на заплеванный пол.
– Ты такая клеевая… – пронесся у уха страстный шепот, – такая…
Тяжело опершись руками о дверь, Женя наклонилась вниз и натянула на бедра белье. Потом обернулась и с улыбкой поцеловала Люду в щеку.
– Ты тоже клевая, милая. Все силы из меня вытянула. Идем спать.
И, не дожидаясь ответа, распахнула дверь.
От тамбура до купе – двенадцать шагов. Скрипит под ногами покрытый ковровой дорожкой пол, и идти легко – в такт ритмично стучащему в груди сердцу. А в купе уже и свет погасили – видимо, Игнат Никанорович совсем обиделся, и пожелал отойти ко сну. Ну и черт с ним, с Игнатом Никаноровичем, в самом-то деле.
Женя запрыгнула на полку и с удовольствием вытянулась. Душ бы, конечно, неплохо бы принять, но и без него как-то обойдемся. Внизу зашелестело что-то – это Люда расстилала постель, и забиралась под простыню. Замерла на секунду – ждала, наверное, что Женя что-то скажет. И, не дождавшись, легла.
Тихо. Тихо-тихо. Только стук колес, да поскрипывание полок.
Тихо-тихо-тихо.
Будь ты проклята.
Тихо.
Глава 7.
Поезд прибыл на Курский вокзал рано утром. Спокойная и свежая, будто не на полке вагонной спала, а в любимой кровати, Марина первой вышла на перрон. Она ни слова не сказала Жене о том, что произошло, да впрочем, даже если б и хотела сказать – не смогла: Женя снова ушла в себя и прекратила с ней разговаривать.
А чего она хотела, интересно? Подумаешь, трахнула случайную попутчицу, тоже мне событие… Тем более девочка так себе была, непонятно даже, чем она её зацепила? Хотя сам факт заслуживает внимания, конечно – святая Евгения перестала быть святой и позволила себе немного пошалить. А теперь идет рядом, мрачная как смерть, и поедом себя ест. Лишь бы не решила из-за этого обратно ехать.
Москва… Никогда Марина её не любила. После интеллигентного Питера с его мостами, дворцами, европейской культурой и аурой легкой депрессивности, Москва походила на муравейник, в который беспорядочно понатыкали домов, торговых центов, кинотеатров, и заставили бешеных муравьев бегать среди всего этого разнообразия по своим муравьиным делам.
Пока дошли до метро, их несколько раз толкнули, какой-то огромный азербайджанец наступил Марине на ногу, а странно пахнущая тетка пробормотала сквозь зубы что-то про «понаехавших».
В конце концов, Марина просто вцепилась в Женину руку и больше уже её не отпускала – раз решила ехать на метро, то пусть и руководит, потому что в этой суете не то что потеряться можно, а кажется, что зазеваешься – останешься без сумки, а то и без ног.
На станции толпа пассажиров буквально внесла их в вагон, и они оказались близко прижаты друг к другу. Спасибо Жене, хоть рожи корчить не стала – просто отвернулась в сторону, но за спину обняла, придержала на всякий случай.
А тело у неё по-прежнему желанное. Хоть и родила не так уж давно, а выглядит как раньше – стройная, летящая, сильная. Держит в одной руке сумку, ногами зажимает чемодан, а другой рукой касается Марининой обнаженной спины. И от этого касания по коже растекается жар, горячечный, сладкий. А шея Женина тоже близко, чуть-чуть потянуться губами – и можно коснуться. Красивая, белая, вокруг – воротник футболки разглаженной и пахнущей свежеглаженной тканью. А ниже – грудь, той же футболкой обтянута, и до груди этой тоже миллиметра два, не больше…
Тьфу ты, пропасть. Опять за старое. Не хватало еще возбудиться окончательно и натворить глупостей. Если она за случайный секс в поезде уже считай сутки себя поедает, можно представить, что будет, если переспит с бывшей. Катарсис, апофигей и апокалипсис. А скорее просто соберет вещи и вернется в свой задрипанный Таганрог, учеников учить и дочку воспитывать. Тьфу.
Марина повернулась, не отказав себе в удовольствии слегка потереться плечом о Женину грудь, и зацепилась рукой за поручень.
– Чего ты вертишься? – Спросила Женя, тяжело дыша – то ли от жары, то ли от Марининых манипуляций.
– Скоро мы приедем? – Марина проигнорировала выпад, подмигнула пристально смотревшему на неё юноше (будет ему о чем вспоминать сегодня ночью под одеялом), и тут не устояла на ногах, дернулась вместе с резко остановившимся вагоном и упала на Женю.
Той ничего не оставалось, кроме как подхватить её, и крепко прижать к себе.
– Да что ж ты будешь делать, – выругалась она сквозь зубы, – ты можешь спокойно стоять?
Спокойно получалось плохо. Поезд снова тронулся, но было поздно – тело уже вспомнило и эти руки, и этот хриплый голос, и едва уловимые флюиды желания, мгновенно задрожавшие в воздухе. Марина вздохнула. Ладно. Всё равно придется держать себя в руках. Наверное, впервые в жизни цель для неё была важнее удовольствия.
На Измайловской поредевшая толпа снова вынесла их из вагона. Женя – красная и злая – молча тащила сумку и чемодан, Марина уцепилась за пояс на её джинсах и семенила следом. До гостиницы было подать рукой, а на ресепшене неожиданно выяснилось, что одноместных номеров нет, а двухместный остался только один, и тот с двуспальной кроватью.
– Хрен с ним, – рявкнула Женя, – всё равно поезд вечером, спать в нем нам не придется.
Они прошли через холл к лифту и поднялись на пятый этаж. Женя шла размашистыми широкими шагами, под футболкой раздвигались и сдвигались лопатки. Она решительно подошла к номеру, открыла дверь, занесла внутрь сумки, и с размаху упала на кровать.
Марина робко вошла следом. Она не знала, как себя вести – не ложиться же рядом, в конце концов. Хотя очень хотелось – после этого ужасного метро всё тело было какое-то помятое и страшно хотелось вытянуться, разлечься, обнять, и…
Да что ж такое-то, а!
Она дернула дверь душевой, заскочила внутрь и открыла разом оба крана. Буквально содрала с себя сарафан, скинула босоножки, белье, и вошла в кабинку. Холодные струи воды ударили в тело и немного притушили пожар. Стало легче. Намокшие волосы прилипали к спине, кончиками щекоча ягодицы. Лёку бы сюда. Уж она бы придумала способ погасить пожар. Властно, нагло, сильно – как умела только она, и никто больше так и не смог.
Когда Марина вышла из душа, Женя по-прежнему лежала на кровати, даже позу не изменила – только глаза закрыла. Кажется, спала. Марина, завернутая в большое белое полотенце, осторожно присела рядом.
