Королевы и изгои - Алена Игоревна Филипенко
Женя ушел в девятом классе после жуткой трагедии. Я думала, что он не вернется. Но ошибалась.
* * *
Проблему с окном решали несколько дней: вызывали родителей вандалов и пытались стрясти с них деньги. И вот я увидела, как Марк ходит по школе со свеженьким фингалом – побочный эффект похудения семейного бюджета. Марк всегда стеснялся семьи, не самой благополучной.
Как-то перед родительским собранием я видела у школьных ворот Марка и его отца. Последний был сильно навеселе, небритый и помятый, шатался. Марк его не пускал, обратно разворачивал. На собрание Черепанов-старший в итоге не пришел: видимо, Марку удалось отправить папу домой.
Жизнь тем временем продолжалась. Вскоре у нас состоялось знакомство с новой училкой русского и литературы – классной руководительницей бэшек. На ней была очередная юбка-карандаш, на губах – неизменная винная помада. Валерия Антоновна напи сала на доске свое имя, затем попросила каждого по очереди встать, представиться и назвать последнюю прочитанную книгу. Сначала мы вставали неохотно, но затем втянулись.
Наступила очередь Малика. Он встал, представился и сказал, что последняя его книга – инструкция, как открывать пивной бочонок. Класс взорвался хохотом. Удивительно, но Валерия Антоновна тоже засмеялась. А вот от старой русички за такое можно было и двойку схлопотать. Я поняла, что Валерия Антоновна адекватная и особых проблем с ней быть не должно. Это радовало: русский и литература – мои слабые звенья.
После уроков я столкнулась с Женей – он ждал меня у школьных ворот.
– Ты домой? Можем пойти вместе, – предложил он.
Я растерялась. Нужно было срочно что-то придумать и сбежать.
– Ой, нет, мне еще на почту. Увидимся завтра! – И я поспешила в противоположную сторону, планируя вернуться домой другим путем.
Я старательно избегала Женю: мне совсем не хотелось с ним общаться. Я боялась, что он снова что-нибудь выкинет… а еще не доверяла самой себе. Когда я находилась рядом с Женей, мой разум куда-то уплывал. Женя странно на меня действовал: я будто выпадала из реальности. Видела все искаженно, готова была все ему простить. Но когда Жени рядом не было, я на все смотрела объективно и трезво. Я не собиралась его прощать, даже если он действительно изменился. Он совершил ужасный поступок и дол жен понимать, что такое прощать нельзя. Он может начать новую жизнь с нуля после всего, но уже с другими людьми. И с его стороны пытаться наладить между нами отношения – это просто дикость! Но действительно ли он хочет именно этого – восстановить между нами отношения? Пусть хотя бы просто дружбу?
Я не понимала, как он теперь ко мне относится. Перед тем как в девятом классе Женя ушел, кое-что произошло. Я поступила с ним жестоко – предала его, когда он нуждался во мне сильнее всего. Я боялась, что он возненавидел меня, но… зачем тогда он сейчас сам идет на контакт? Он действительно больше не злится? Или задумал что-то, хочет втереться в доверие, чтобы… Чтобы что? Ох, я совсем запуталась!
Очнувшись, я заметила Ваню. Он стоял посреди дороги, спиной ко мне. Я подошла и увидела у него в руках какой-то клочок бумаги.
– Вань! – позвала я, но он не отреагировал. Вообще он чем-то напоминал статую. Я осторожно тронула его за плечо. – Эй, у тебя все нормально?
Минаев повернулся ко мне. Я отпрянула: его лицо было белее мела, губы дрожали.
– Что случилось? – Догадка была ужасной. – Что-то с мамой?
Трясущейся рукой Ваня протянул мне листок, оказавшийся запиской. Я прочитала: «Твоя мама умирла».
– Откуда это?
– В куртке было…
Казалось, он сейчас упадет в обморок.
– Постой, постой. Давай разберемся. Ты звонил маме?
– Нет, боюсь, – пролепетал он.
– Не бойся! – с напускной бодростью велела я. – Уверена, что это чья-то тупая шутка. Давай, доставай телефон и звони при мне.
Ваня послушался. Оказалось, что у мамы все в порядке.
– Ну, вот видишь! – Я надеялась, что мой тон звучит ровно. – Все хорошо же. Так что это просто кто-то пошутил…
– Так нельзя шутить, – произнес Ваня тоном ослика Иа-Иа.
– Согласна. Узнать бы, кто это.
– Да я знаю, кто это, – вздохнул он. – Бэшки. Все еще думают, что это я настучал. Черепанова видела? Ему отец врезал за окно. Уверен, это он. Мстит.
У меня заныло сердце, стоило представить, чем может обернуться эта дурацкая записка. Теперь уже ашки придут к бэшкам с наездом?
– Да не мог он, – попыталась возразить я. – Марк нос сломать может, но записки – это не его почерк.
Я не знала, чего хочу больше, – справедливости или чтобы все как-то улеглось само. Гораздо удобнее был бы второй вариант: нам с бэшками еще вместе участвовать в репетициях бала, учить вальс, готовиться. В неделю у нас два урока физкультуры, и один из них общий. И мероприятия всегда совместные. Записка может всех рассорить – и никаких мероприятий вообще не будет, сядем все в лужу. Но в то же время я понимала: подбрасывать такие вещи ужасно. Лучше все рассказать учителям.
– Вань, давай Валерии покажем? – предложила я. – Она же учитель русского все-таки, вдруг сможет определить почерк? Недавно диктант был…
Ваня неожиданно заупрямился, даже сжал губы:
– Нет. Никаких учителей.
– Что тогда будем делать? Выкинем ее?
– Нет, сохраним. Это улика. – Ваня убрал записку в карман. – А завтра решим.
Ваня скомканно попрощался и ушел. Я догадывалась, что он хочет показать записку Панферову. И это не сулило ничего хорошего…
На удивление следующий день прошел мирно, без шума. Но уже через день утром грянула буря: перед первым уроком Ванек ворвался
