Ничего, кроме любви (СИ) - Хабарова Леока
Да уж…
Теперь он точно думает не о записке.
И не о трусах…
— Тебе зачем? — голос соседа прозвучал глухо и вроде бы даже чуть дрогнул. — Ты же не любишь совать нос в чужие дела, забыла?
«Ему больно», — поняла Кристина. Она даже пожалела, что полезла в эту степь, но…
— Ты полночи пытался отыскать его в моей спальне и спасти, — сказала спокойно, но твёрдо. — А уж сколько раз меня Лёхой называл — не счесть. Так что я имею право знать.
Она уселась на край кровати и поджала под себя ногу.
Серый угрюмо молчал, глядя куда-то мимо неё, и Крис уже решила, что ответа не дождётся. однако сосед заговорил.
— Лёха — взводный наш… — сказал он хрипло и опустил глаза. Сжал пудовые кулаки и уставился на них, словно видел впервые. — Умер он. Вот и весь сказ.
— Вы… дружили? — осторожно поинтересовалась Кристина.
— Твоё какое дело? — он рыкнул так неожиданно, что она вздрогнула. — Пожалеть решила? В душу залезть? Не надо мне этого! Не надо меня жалеть, слышишь?! Не нужна мне твоя сраная жалость!
Его голубые глаза блестели безумием.
Или это непролитые слёзы?
Странное дело… от ровного тона Макса её всякий раз бросает в дрожь, а Серый орёт, как ошалелый, и не обидно ни капельки. Видно, что плохо ему. очень плохо. Душа, наверное, кровью исходит, на части разрывается. Вот и орёт…
Бедолага…
Зря она про этого Лёху вспомнила, зря… Разбередила рану. И нехилую…
«У них у всех мозги набекрень, — сказал как — то Горских о ветеранах Чечни. К нему пытался устроиться в охрану какой — то отвоевавший парень. Сильный, здоровый. Сама Крис этого соискателя не видела, ей водитель Антоша рассказывал. Макс так и не взял ветерана.
— Они же как обезьяны с гранатами, — рассуждал Чёрный со знанием дела во время очередного обедо-завтрака. — Не знаешь, чего ждать. Сорвёт такому крышу, и он на хозяина кинется, как бешеный пёс. Оно мне надо?».
Мозги набекрень…
А вдруг?
Крис украдкой глянула на соседа.
Сидит, зубы сжал, аж желваки ходят. Грудь вздымается часто-часто. На лбу вены вздулись…
«Не нужна мне твоя сраная жалость!»…
Эх, Серёга, Серёга…
— Надевай свои трусы и уходи. — Крис поднялась и вышла, оставляя его наедине с горькими воспоминаниями.
Она сидела на кухне, когда хлопнула дверь.
Ушёл…
Крис налила в совиную чашку воды из-под крана и сделала глоток.
«Пожалеть решила»…
Решила. Видно же, что совсем одичал.
Только вот забыла, что я для тебя — клуша. Пустое место. И моя сраная жалость тебе ни к чему…
Кристина уселась за стол и уронила голову на руки. Неужели она действительно никому не нужна на целом свете? Никому, кроме Чёрного, для которого она — вещь?
Глупые мысли…
Она подавила подступившие к горлу всхлипы и прошла в ванную. На этот раз ей требовалась холодная вода. Ледяная даже.
Кристина ополоснула лицо и глянула в зеркало.
Иди и работай, сучка…
На неё смотрели холодные серо-стальные глаза.
Глаза убийцы…
***Он
— … и чтобы глаз не спускал, понял, верзила контуженный?
Старший орал на него долго, только вот Серый никак не мог сконцентрироваться. В одно ухо влетало, из другого — вылетало. Прямо беда.
Верзила контуженный…
Майор прав. Так и есть. Он — тупоумный контуженный верзила, которого Бог мозгами обделил. Сначала он, как конченный дебил, заглядывал в лживые глаза супруги, когда она тайком трахалась с его лучшим школьным другом, и верил всем нелепым объяснениям, которыми его так щедро пичкали, а теперь…
«Теперь я обидел Кристину… — мрачно подумал он. — А ведь она ни разу мне в помощи не отказала. Ни разу!».
Лиза жаловалась на его приступы. они пугали её и мешали спать. Знамо дело. Как-то Лиза заявила, что ненавидит Лёху и ревнует к нему. Это же надо такое придумать! Лёха же — покойник, как-никак. Но Лиза не унималась: ворчала, психовала, ставила ультиматумы и грозилась уйти.
А вот Крис… она не похожа на Лизу. Совсем. особенно внешне.
Лизонька считалась самой видной девчонкой района. Высокая — почти метр восемьдесят — с осиной талией, маленькими упругими грудками, озорными веснушками и копной блестящих медно-рыжих волос. Модель… Так её прозвали в классе. Пацаны засматривались на неё, провожая голодными взглядами, но Серый мог порвать пасть всякому, кто хоть пальцем дотронется до драгоценной Лизоньки. Да… Лиза — настоящая красотка. Глаз не отвести. А Крис…Крис другая.
Всё больше молчит, но понимает его с полуслова. Порой Серому казалось, будто соседка способна читать мысли. И ещё… у неё всегда есть для него яйца и соль…
А он её обидел.
Идиот!
И где, скажите на милость, найдёт он еще такого верного друга, пусть и в черепашьих очках?
— Ты понял, или нет, дебил? — от рёва даже стёкла задрожали.
— Понял, товарищ майор, — отозвался Серый. Машинально он потянул руку отдать честь, но вспомнил, что на нём нет фуражки.
Дыбенко вышел из кабинета и хлопнул дверью так, что со стены свалился портрет Феликса Дзержинского. Только Хворов продолжал мирно посапывать, опустив голову на сложенные руки.
— Что с тобой, Серёжа? — Верочка положила ладошку ему на плечо.
— Ничего. — Серый попытался улыбнуться. Улыбка вышла странной, как у шизофреника. — Всё огонь.
— Ты считаешь меня дурочкой, да?
«О чём это она?» — подумал Сергей, а вслух сказал:
— Собирайся, Вер. Надо успеть сесть на хвост Алмазному-младшему, пока его не кокнули, а нам ещё в Калиничи ехать…
— Ты поссорился с Кристиной?
Вот это поворот!
— С чего ты взяла? — Серый попытался придать тону арктическую холодность.
— Ну… — Вера уселась в любимое кресло майора Дыбенко и сложила домиком изящные пальчики. — Она сказала, что вы давно дружите. однако многие психологи сходятся на мнении, что дружба между мужчиной и женщиной всегда предполагает нечто большее. Определённую симпатию, пусть даже латентную.
— Какую?
— Скрытую, — пояснила Дюймовочка. — Ты её не осознаёшь, а она есть.
— Какая симпатия, ты чего, — хмыкнул Серый. — Ты её видела, Кристину — то? Она же страшна, как атомная война.
— Вы слепы, товарищ капитан, — заметила Верочка и лукаво улыбнулась. — Как крот.
— Сейчас скажешь, что человека надо ценить не за внешность, а за внутренний мир и всё такое? — Серый схватил ветровку со спинки стула: сегодня заметно похолодало, а к вечеру ещё и дождь обещали.
— Да нет. — Дюймовочка поднялась, прошествовала к шкафу и сняла с плечиков лёгкий плащик. — Отнюдь.
— Ты вот сейчас о чём? — Сергею надоели полунамёки до крайности. Чёртова зазнайка! До чего любит поумничать! Да, он институтов не заканчивал. Подумаешь! Пока ещё он тут старший по званию, сразу после Дыбенко, а вовсе не она, со своими заумными прибамбасами. — Или прямо говори, чтоб я понимал, или давай вообще эту тему свернём. Не хочу Кристину обсуждать. Ни с кем. Ясно?
Верочку, похоже, резкость его тона не напугала ни разу.
— Ты мне как-то сказал, что она синий чулок, помнишь? — Генеральская дочка склонила на бок хорошенькую головку.
— Ну.
— однако у неё идеально наманикюрены ногти! — выпалила Дюймовочка, понизив голос, словно сообщала государственную тайну. — И педикюр на ногах. Красивый до жути и, определённо, дорогущий. Салонный, а не самодельный.
— И что с того? — нахмурился Серый. Все эти бабьи штучки были ему откровенно не по нутру. — Ну маникюр. Ну педикюр. Дальше — то что?
— А то, что женщины из категории «синих чулков» таким вещам внимания не уделяют вовсе, — просияла Вера. — А педикюр делают не просто для души. Педикюр женщины делают, что бы радовать своих мужчин, вот. Это все знают.
Она хихикнула и зарделась.
— Ч-чего? — Сергей тупо уставился на коллегу, переваривая её слова. — Не понял.
