Невеста призрака - Михаил Бард
В который раз ей снилась её мать, зажавшая руками уши и рухнувшая на колени перед сценой. Она рыдала кровавыми слезами, а из её рта вместе с проклятиями выплёскивалась густая чернота. Мать кричала, хватаясь за сердце, исходила страшными судорогами, ногтями сдирала кожу со своего лица. Изабель стояла на сцене, и в свете софитов дрожала от ужаса. Слёзы лились градом, она звала мать, тянула к ней руки, молила о прощении, но та ничего не слышала.
И каждый раз Изабель звала так громко, что просыпалась от собственных слёз и глухих криков, во сне казавшихся оглушительными.
Так произошло и сейчас. Изабель не проснулась, она с криками вырвалась из объятий холодного, липкого, ужасного сна.
Ей не хватало воздуха, от слёз перед глазами всё плыло. Рукой Изабель по привычке пыталась найти будильник, но тумбочки на привычном месте не было.
Да и огромная, мягкая кровать была не слишком-то похожа на её жёсткий диван.
Воспоминания вернулись к ней точным выстрелом в голову. Изабель подскочила, но вялое тело её не слушалось, мышцы неохотно откликались на сигналы мозга.
Утерев слёзы, она попыталась успокоиться, глядя в тёмный потолок незнакомой комнаты. На нём был рисунок, но во мраке, который едва рассеивал свет из другой комнаты, Изабель не могла его разглядеть.
Она вновь приподнялась на кровати. Тот, кто принёс её сюда, укрыл её одеялом и так тщательно подоткнул его под тело, что Изабель было жарко.
Не без труда сбросив одеяло, она с облегчением выдохнула. Её одежда — брюки и свитер — были на ней. Хорошо. Если в её ситуации могло быть хоть что-то хорошее.
Оглядевшись, она тут же схватила с тумбочки тяжёлый подсвечник. Вряд ли Призрака Оперы им можно будет убить, но лучше иметь хоть какое-то оружие, чем совсем никакого.
Тихо крадучись на негнущихся ногах, аккуратно обходя предметы, Изабель медленно подошла к входной двери. Призрак Оперы зачем-то стянул с неё обувь, но тем хуже для него. Без обуви человек мог передвигаться совершенно бесшумно.
Найти похитителя было несложно даже в незнакомом помещении.
Он, сидя в одной из комнат, перебирал клавиши фортепиано.
Изабель заглянула сквозь щёлку двери. Мужчина сидел, опустив руку на крышку инструмента, лицом упираясь в сгиб локтя. Второй рукой он что-то наигрывал, но так неумело, так неуклюже, будто никогда не касался фортепиано. Его фрак небрежно висел на кресле рядом с цилиндром и тростью. Призрак был в шёлковой рубашке с приспущенным галстуком и брюках. Его вечно зализанные волосы сейчас были растрёпаны.
Вся его поза говорила либо о крайнем изнурении, либо о нервном напряжении.
Сглотнув, Изабель покрепче стиснула в руках подсвечник. Что ей делать? Бежать? Этот ненормальный знал её адрес, он мог нагрянуть в любой момент и снова опоить её.
Поэтому она решилась дать бой. Склонной к насилию Изабель никогда не была, она даже ни разу в жизни не дралась, но сейчас ей было на это плевать.
Её душила злоба.
И потому, стараясь не шуметь, Изабель шагнула в комнату.
Затылок Призрака не был прикрыт воротником. Фактически, сидя спиной к двери, он впервые на её памяти был беззащитен, уязвим.
Изабель старалась не дышать, приближаясь к нему.
В какой-то момент девушка замерла, вглядываясь. Чуть ниже линии волос она заметила на его коже что-то красноватое. Сперва Изабель приняла это за игру света, пятно, но это был шрам. Глубокий, ужасный, болезненный шрам.
Она так шумно вздохнула, что Призрак Оперы вздрогнул и обернулся.
Изабель застыла, пальцами так сильно стиснув подсвечник, что его узор отпечатался на коже. Верхние пуговицы рубашки мужчины были расстёгнуты, и теперь она видела его ключицы. Кожа на них тоже была изуродована жуткими шрамами.
Нахмурившись, он застегнул рубашку, поднявшись со скамейки.
— Изабель, — вздохнул Призрак Оперы. — Я знаю, вы ждёте объяснений…
— Ты опоил меня, — она сделала шаг назад, держа перед собой подсвечник. — Не подходи!
Он поднял ладони вверх, едва заметно хмурясь. Теперь, когда он снял шёлковые перчатки, Изабель видела шрамы и на запястьях.
— Я не причинил тебе вреда.
— Не приближайся!
— Изабель! — прогрохотал он. — Сядь! И Бога ради, поставь подсвечник, пока ты о него не порезалась.
— Ага! Разбежалась!
— Что ж, — выдохнул он, моментально обретя над собой контроль. — Без меня ты всё равно отсюда не выйдешь. Выбирай: или ты успокаиваешься и даёшь мне объясниться, или сидишь здесь, пока не рухнет этот чёртов театр.
Он наотмашь махнул рукой, и от этого жеста Изабель вздрогнула. Она, такая решительная минуту назад, сейчас чувствовала себя так, будто ей дали болезненную пощёчину.
Глубоко вздохнув, она трясущимися от напряжения руками поставила своё оружие на низкий столик, который ломился от количества нотных тетрадей.
— Если это поможет поскорее от тебя избавиться, — процедила Изабель, вложив в слова как можно больше яда, — я выслушаю.
— Хорошо, — он надел перчатки, пряча шрамы. — Как ты себя чувствуешь?
— Великолепно, — огрызнулась она. — Потрясающе. Ещё немного, и начну прыгать от счастья!
Если бы взглядом можно было убивать, Изабель в эту секунда испепелила бы Призрака Оперы до углей. Впрочем, в его глазах горела не менее страшная ненависть.
Изабель скрипнула зубами, давя в себе гнев.
Спокойно, девочка, поругаться с ним можно будет и потом. Сейчас главное — сбежать от него и больше никогда не появляться в стенах этого проклятого театра.
— Голова кружится, — ответила она. — Мышцы одеревенели.
Он кивнул, отведя взгляд. Должно быть, ему было стыдно за своё поведение, но Изабель не испытывала к нему ни капли сочувствия. Только злобу и страх.
— …зачем? — наконец, спросила она, глухо вздохнув.
Мужчина окинул взглядом своё жилище, прежде чем ответить.
— Ты поверишь, если я скажу, что сделал это без злого умысла?
Изабель промолчала.
— Изабель… что ты знаешь о Призраке Оперы?
— Что ты неуловим, — она закатила глаза, — что у тебя скверный характер, а ещё, что ты время от времени пишешь сценарии, которые страшно любят зрители.
Она хотела добавить, что ещё он любил похищать девушек, но промолчала. Оставаться в этом злосчастном месте ей хотелось ещё меньше, чем ругаться.
— А ещё, что я не оставляю в покое персонал моего театра, — сказав это, он оправил свои растрёпанные волосы, элегантно махнув ими. — Каждого, кто хоть раз провинился в моих глазах. Тебя это тоже касается.
— И в чём же я провинилась?
Он злобно хмыкнул.
— Ты? Всего лишь упрямо и с яростью отвергала предложение номинально стать моей невестой. Всего лишь тряслась от ужаса, стоило мне сказать хоть слово. Вот я и решил показать тебе настоящий ужас, позволить узреть разницу
