Добро пожаловать в прайд, Тео! (СИ) - Волкова Дарья

- Как я могу увидеть художника по костюмам?

- Лучше спросите у режиссера.

***

- Послушайте, я был сегодня на примерке, и…

- Костюмы потрясающие, верно?

Фёдор захлопнул открытый на полуслове рот и уставился на режиссёра. Нейл же делал прекрасные классические постановки, без этих вот розовых гульфиков. А теперь что?! Временное помрачнение рассудка? Хочется верить, что временное.

- Мне кажется, что розовый гульфик – это перебор…

- Нет-нет, совсем наоборот! – замахал руками режиссер. – В средние века было принято подчеркивать эту зону у мужчин. Туда подкладывали тряпки, чтобы она казалась больше, - Фёдор закашлялся. - Чем более знатный мужчина, тем больше у него должен быть гульфик. А вы поете короля. Короля, Теодор, короля!

- Но почему розовый?! - взвыл Фёдор.

- Потому что в этом есть тайный символизм, - важно ответил режиссер. Точнее, повторил, как попугай, чьи-то слова, – зло подумал Фёдор. – Розовый – цвет плоти.

- Это не символизм, это просто пошлость, - отрезал он.

- Нет-нет, Теодор, вы неправы. Послушайте…

- Перестань его убеждать, Нейл, это бесполезно.

Фёдор резко обернулся на голос. И в первую секунду улыбнулся. К ним подходила Лола Ингер-Кузьменко. В джинсах, черной футболке и кедах, со стянутыми в хвост волосами. Совсем не похожая на главу модного дома.

Ну да. Кому еще могла в голову прийти идея с розовым гульфиком?! И улыбка тут же исчезла с его лица.

- А вот и наша Лола, - заулыбался режиссер. - Она просто вдохнула новое дыхание в эту оперу.

- То-то Доницетти обрадуется, - пробормотал Фёдор.

- А вы все такой же душка, Теодор, - сладко улыбнулась Лола.

- Я знал, что вы сработаетесь, - обрадовался Нейл. – У вас же за плечами такой удачный опыт сотрудничества!

На этой жизнерадостной ноте режиссер пожал руку Фёдору, расцеловал Лолу в щеки и умчал по своим важным режиссерским делам.

И какое-то время они оба на пустой сцене занимались уже привычным им делом - мерили друг друга взглядами.

- Я так понимаю, уговаривать вас убрать это безобразие и сделать что-то приличное – бесполезно? - процедил, наконец, Фёдор.

- А будете капризничать – я приделаю к розовому гульфику черную бахрому. Сверху! – мстительно добавила Лола и, резко развернувшись на пятках, вслед за режиссером тоже покинула сцену.

Оставшись в одиночестве, король Генрих VIII сделал пару шагов, сел на трон, подпер голову рукой и чисто по-британски и по-королевски выдохнул:

- Твою-ю-ю ма-а-ать…

***

Лола вышла на улицу и, не сдержавшись, лягнула со всей силы дверь. Служебный вход в театр имеет тяжелую дубовую дверь, с нее не убудет. А потом пнула еще пару раз. Чтобы полегчало.

Не полегчало. Спустя полчаса Лола сидела в гриль-баре, ждала свой стейк и мелкими глотками пила пиво. И плевать, что середина дня. Мюнхен же! Тут положено пить пиво. Но даже холодное пиво не охлаждало клокочущую внутри злость.

Самовлюбленный. Заносчивый. Надменный. Черт знает что о себе возомнивший гад!

Гульфик ему, видите ли, не понравился! Словно, кроме как о гульфике, и поговорить больше не о чем. Хоть бы улыбнулся. Хоть бы поздоровался как человек. Мог бы сказать, что рад видеть! Нет же. Гульфик.

Когда ее бывший сокурсник по колледжу искусства и дизайна позвонил Лоле с предложением заменить его как художника по костюмам на постановке оперы в Мюнхене – Лола не могла скрыть удивления в голосе. Она никогда не работала с театром. Она не знает, как к этому подступиться. И с чего бы ей вдруг – такое предложение? Логика товарища по учебе была проста: «Ты же работала с Дягилевым, у вас здорово получилось, я думал, тебе будет интересно, он там будет петь заглавную партию». Даже не успев обдумать, Лола сказала «Да!». А этот гад ей сразу давай претензии предъявлять. Да что бы он понимал!

Мрачный, презрительный и гадски великолепный в коричневых вельветовых брюках и серой трикотажной рубашке-поло. Да его можно в таком виде на сцену выпускать - и публика ахнет. Но ведь это не его сольный концерт, это спектакль. А опера – синтетический жанр искусства. Нет, даже не так - самый синтетический. Если Лола что-то и любила больше, чем придумывать одежду – так это учиться. И за две недели в Мюнхене она жадно училась – читала, смотрела, разговаривала с людьми. Новая сфера деятельности, этот эксперимент ей ужасно нравился. И у нее возникла ассоциация, сделавшая оперу сразу близким и родным действом. В силу своей синтетичности опера, как нитка с иголкой, пронизывает - с лицевой стороны на изнанку и обратно – все компоненты: партитуру, оркестр, голоса, костюмы, картинку на сцене – все, все. И сшивает в одно целое - в мистерию оперного спектакля.

А этот… требует, чтобы все было, как ему хочется! Дудки! Как миленький будешь ходить в том, что я тебе сошью. И с мрачным удовлетворением Лола накинулась на принесённый стейк.

***

Определенно, Фёдор Дягилев родился на свет, чтобы бесить ее. Это - его истинное призвание, а не опера. Вот и сейчас, просто стоя в глубине сцены, он ее бесил! Стоял, ворковал с сопрано и ужасно этим Лолу бесил. Девушка раздраженно дернула браслет с подушечкой для иголок на левом запястье. Вообще-то, ее должность называется «художник по костюмам», и основной задачей, стоящей перед Лолой, является разработка концепции и организационная работа. С этим у Лолы никогда проблем не было. Создавать новое, с нуля – это ее любимый конек, да и организаторские скиллы она в себе тоже порядком прокачала. Но точно так же она по многолетней привычке любила все контролировать сама. Вплоть до того, как подшит подол и как выметан ворот. Это гены Георгадисов. Хочешь сделать что-то хорошо – делай это сам, «от» и «до».

Но как же это чертовски трудно - хорошо работать, если тебя все время бе-сят! Да вынь уже взгляд из декольте сопрано, будто пятого размера ни разу не видел, морда ты бесстыжая зеленоглазая!

Со стороны воркующих в глубине сцены «Генриха VIII» и «Анны Болейн» раздался взрыв смеха. Румынское сопрано хохотала, запрокинув голову и сверкая своим роскошным бюстом в вырезе трикотажной красной кофточки. А бесстыжий Дягилев, наклонившись к ней, что-то шептал на ухо, от чего она все сильнее заливалась смехом, пока, окончательно не обессилев, румынка буквально не упала на грудь своему партнеру по сцене, цепляясь за широкие плечи руками. Ржут они. Как кони! Тут, между прочим, одна из драматичнейших страниц в истории Европы разворачивается! А они ржут!

- Виктория, я вас жду! - сладко пропела Лола. Но веселящиеся бас и сопрано ее не слышали. Пришлось ей топать к ним. Рядом с огромным Дягилевым и пышногрудой Викторией Войня Лола почувствовала себя карликом. «Наш гномик», - раздалось в голове то ли Шуркиным, то ли Юркиным голосом. Лола раздраженно переступила с ноги на ногу, которые были обуты в мягкие кроссовки. Ну что ей теперь, постоянно на шпильках ходить, что ли?! – Виктория, нам пора на примерку.

- Ой, простите ради бога, Лолита, - Лола раздраженно раздула ноздри. Это вариант своего имени она не переносила на дух. Дягилев сбоку сверкнул зубами в ехидной улыбке. – Да-да, конечно, идем, - сопрано одёрнула кофточку, еще больше подчеркнув бюст. А потом прижалась этим бюстом к груди Дягилева, одарив того поцелуем в щеку. – Значит, сегодня, Тео, в семь?

- Да, в семь. Я знаю, где готовят лучшие в Мюнхене стейки.

- Смотрите, не слишком увлекайтесь стейками, а то как бы костюмы перешивать не пришлось, - как могла елейно пропела Лола. Что-то с елейным тоном у нее выходило все хуже и хуже. И вообще - что может Дягилев знать про стейки?!

Лола сердито топала за Викторией, на ходу придумывая, чем бы еще украсить сценический образ Генриха VIII. Чтобы ржал поменьше.

***

- Может быть, сделать вырез поглубже?

«Куда уж глубже, уже почти соски видно!» - хотелось сказать Лоле, но она смолчала. Она вообще на этом проекте демонстрировала невиданные и не замеченные ранее в себе чудеса смирения и тактичности. Прямо со всех точек зрения уникальный опыт!