Кристина Лорен - Темная дикая ночь
— Где ты хочешь?
— Хочу тебя?
— Чтобы я встал.
— О-о, — я откашливаюсь. — Прямо здесь будет хорошо.
— Я не пересвечен?
Есть немного, но я не доверяю сейчас сама себе, чтобы попросить его куда-нибудь передвинуться.
— Я могу и сесть… — начинает он.
— Лучше просто ложись или… — я резко останавливаюсь, когда до меня доходит, что я сказала. Вот дерьмо, — или сядь. Сидя будет прекрасно. В общем, как угодно.
С легкой загадочной улыбкой он идет к ковру в центре комнаты и ложится посередине огромного солнечного луча.
На панно изображена девушка, смотрящая на парня, и ее кожу ласкают языки голубого пламени.
Скрестив ноги в лодыжках, Оливер складывает руки за головой и закрывает глаза.
Член.
ЕГО ЧЛЕН.
Это все, что я могу видеть.
Он там, под его боксерами, наполовину твердый и очевидно не обрезанный; он как продолжение линии его бедра.
Господи боже мой.
Он большой. И если станет тверже, то может выбить женщине все зубы, когда он трахнет ее рот.
Я склоняю голову, а моя рука зависает над бумагой. Почему он почти твердый? Такие мужские штуки случаются всякий раз, когда их рисуют? Вероятно, так. А каково это: потрясающе или дико неловко?
Думаю, у Оливера первый вариант, потому что вы только посмотрите на него. Ну то есть я имею в виду его самого. Оливера, конечно.
— Лола? Ты в порядке?
Точно. Ему ведь слышно, когда я не рисую. Я усаживаюсь на диване поудобнее и начинаю порывисто прорисовывать каждую деталь его тела: темные волоски на ногах, лепнину мышцы бедер, глубокие бороздки у бедер, и да, его очертания под тканью боксеров.
Я изрисовала десятки страниц, чтобы ухватить каждый штрих и позже выполнить в цвете. Мои руки перепачкались углем, а пальцы онемели от быстрой и напряженной работы.
— Перевернись на живот, — прошу я.
Он делает, как я сказала, и я успеваю поймать момент, как напрягаются мышцы его бедер, когда он резко приземляется на ковер — с инстинктивным выпадом вперед.
Каждый мускул в моем теле сжимается в ответ: умоляющее желание улететь за пределы Галактики.
Слева я замечаю шрам, пересекающий несколько ребер.
— Что это за шрам?
— Упал с велосипеда в ту первую поездку, — бормочет он, имея в виду «Разъезжай и Сооружай», когда он познакомился с Анселем и Финном, и они вместе колесили по Штатам и строили по пути дома для малообеспеченных семей.
Шрам довольно большой — четыре сантиметра шириной и где-то с десяток длиной — и мне интересно, как долго Оливер восстанавливался после такого.
— Я даже не знала о твоем падении. И чем ты занимался, если не мог садиться на велосипед и заниматься строительством?
Он пожимает плечами и укладывает поудобней лежащую на руках голову, а я поражаюсь, насколько ему легко в собственном теле.
— Мне наложили швы. И я взял пару дней отлежаться. Это не так страшно, выглядит куда хуже, — я согласно мычу, слушая его рассказ и работая над кривой линией его икроножной мышцы, аркой стопы и выступающей косточки на лодыжке. — В Канберре нет особых косогоров, — продолжает он, — и мы ездили на велосипедах повсюду. Этот город идеальный для этого. Удобные маршруты. Хорошие дороги. И хотя я привык ездить, мои друзья были настоящими идиотами, и из-за их идей мы все много раз падали, — я люблю его голос и растворяюсь в нем, пока рисую его позвонки, люблю изгиб линии роста волос у него над ушами и тень щетины на его челюсти. Одно дело — видеть все это, и совсем другое — касаться его, узнать руками так же хорошо, как я знаю его при помощи зрения.
Вся моя жизнь стóит фантазий на этих страницах, и я убеждена: Оливер только что помог мне создать самый сексуальный комикс, какой я когда-либо видела.
Проведя по лбу тыльной стороной ладони, со вздохом я говорю:
— Кажется, хорошо получилось.
Оливер поворачивается на бок и облокачивается на локоть. Серьезно, это почти запредельно. На белом ковре в своих голубых боксерах он выглядит, будто позирует для Playgirl.
— Сколько времени? — спрашивает он.
Я бросаю взгляд на его трусы… то есть на ЧАСЫ, стоящие на коробке.
— 08:19, — мне пора выбираться отсюда.
Он потягивается — мышцы подрагивают, кулаки сжаты — и в облегчении запрокидывает голову.
— Ты покажешь мне рисунки?
— Ни за что.
— Значит, там порно?
Я хохочу.
— Ты же в трусах.
— То есть да? Тогда я еще больше хочу их увидеть.
— Увидишь, — отвечаю я. — Когда-нибудь. Я хочу добавить нотку несдержанности в свой следующий проект, — наклонив голову, я заправляю прядь волос за ухо. — Ты помог мне с кое-какими идеями. Спасибо.
Сейчас стало неловко? Вроде нет, но, может, я просто не сильно догадливая. Это легко. Ощущается легко.
Поднявшись, он находит свои джинсы и начинает одеваться. А я прощаюсь с самым совершенным наполовину твердым членом, какой когда-либо видела.
— Просто по-дружески помог, — бормочет он. — Был рад.
— Спасибо тебе, — повторяю я.
— Рад, что как минимум немного тебя отвлек.
Я ловлю его взгляд, когда его голова появляется в горловине надетой футболки.
— Отвлек от чего?
Он смеется и подходит достаточно близко, чтобы, протянув руку, взъерошить мне волосы.
— Увидимся, Сладкая Лола.
Выйдя и квартиры, он направился к своему магазину, после чего я вспоминаю про марсианина Рэйзора и что в Variety уже разместили статью.
* * *Бросив сумочку на диван, Харлоу усаживается напротив меня.
— Прости, что опоздала.
— Да ладно. Я заказала тебе цезарь, — я оглядываюсь на вход в ресторан. — Ты без Финна? Думала, он прилетел вчера вечером.
— Ему пришлось остаться на неделю. Что-то стряслось не то с предохранителями, не то с панелью управления…
Харлоу делает вид, что падает на стол и засыпает.
— Я никак не могу отследить, где он бывает, — бормочу я, держа у губ стакан воды.
— Даю подсказку. Когда я выгляжу, как сейчас, — она показывает на свой макияж и отлично уложенные волосы, — это означает, что его здесь нет. Будь он утром тут, я выглядела бы измотанной и…
— Понятно, — люблю свою девочку, но она большая любительница рассказать лишнего.
— Так что там с вами, ребята, произошло после вчерашнего Хеннесси-вечера? У вас было не понятно, кто кого тащил домой.
Когда официантка принесла наши блюда, я отодвинулась и поблагодарила ее.
— Я не помню, как мы пришли домой, но Оливер остался на ночь, — когда официантка ушла, ответила я.
