Тун. Лето в розовом городе - Гай Маркос
Прохожим приходилось обходить странную пару, и они бросали на нас недовольные взгляды. Американцы наверняка заждались своего экскурсовода. Но я была готова хоть вечность стоять и слушать биение другого сердца. Его молчание было таким же важным, как и слова, произнесенные за наше недолгое знакомство.
Говорят, что те, кто нам небезразличен, пахнут по-особенному. Я уловила аромат солнечных лучей, древесного парфюма, пота и табака. Я жадно втягивала воздух, словно старалась забрать с собой навсегда. Захочет ли Тигран увидеться со мной еще хоть раз? А если нет?
Эта мысль вернула меня на землю, и я с трудом отлепилась от его груди. Никакой размазанной туши и слез вперемешку с соплями – лицо мое было чистым и ясным.
– Идем, – сказала я, не глядя на него. – Нас ждут.
И пошла первая, чтобы не видеть его реакции.
Мы поступили мудро, когда, не сговариваясь, просто выкинули этот эпизод из головы, но теперь то и дело кидали друг на друга взгляды. Он – чтобы не потерять из виду свою чудаковатую обузу, я – чтобы иметь возможность запомнить каждый его жест на случай, если Ереван никогда больше не сведет нас вместе.
Американцы, скупив добрую половину Вернисажа, громко обсуждали покупки и делились впечатлениями, чем очень помогали мне оставаться за кулисами спектакля, в котором главным и единственным героем был Тигран.
Дорогу до ресторана я не запомнила, но знала, что за это время он выкурил четыре сигареты, пять раз рассмеялся и восемь раз взглянул на меня. Мы вошли в большие двустворчатые двери. Улыбчивая девушка проводила нас вниз по лестнице, к забронированному длинному столу.
Американцы шумно рассаживались, предоставив мне почетное место рядом с «братом». Выбора у меня не было. На время интерьер поглотил мое внимание, и очень кстати, ведь я так и не извинилась перед Тиграном. К тому же витавшие в воздухе ароматы заставляли меня всякий раз съеживаться от позорного урчания в животе и жуткого смущения, потому что денег на еду у меня не было. К желанию сбежать в Москву добавилось новое – мне захотелось почувствовать вкус собственных денег.
– Ты всегда такая молчаливая? – спросил он, отложив меню, по долгу службы вызубренное им наизусть.
– Нет.
– Ясно, – бросил он и подозвал официанта.
Тот оглядел меня с ног до головы, конечно же задержавшись на волосах, и дежурно улыбнулся. Сказав ему пару слов, Тигран повернулся ко мне, а официант принес приборы еще на одну персону. Которая сгорала от стыда.
– Я ничего не буду.
– Почему?
– Не хочу.
Тигран взглянул на меня так, что мне тут же захотелось отвернуться. Он будто рассматривал меня под микроскопом и сквозь поры заглядывал внутрь, где огромными буквами высвечивалось все, что не было произнесено вслух.
– Люблю людей твоего типа, – улыбнулся он.
– Это каких?
– Не умеющих врать. У тебя все написано на лице.
О нет! Но, видимо, и эта моя реакция тут же отпечаталась на лбу, потому что Тигран рассмеялся в голос.
– Я угощу тебя своим самым любимым блюдом!
– Не думаю… – начала было я, однако он мягко, но настойчиво перебил:
– Перестань.
Я не сразу вспомнила, что у нас не принято, чтобы женщина платила за себя, если рядом мужчина. Вздохнув, я пожала плечами в знак полной капитуляции. Браво, Мариам!
В это время официант бегло рассказывал туристам о тонкостях национальной кухни.
– Здесь все знают английский? – удивилась я.
– Молодые – да. Русским владеют хуже, но английский у нас на уровне.
– Надо же!
– А ты думала, тут в пятнадцать насильно выдают замуж и ни тебе образования, ни тебе выбора?
– Да… – призналась я.
Тигран беззлобно хмыкнул и взглянул на часы. Я заметила, что делал он это очень часто. И много курил. Мне нравились его привычки, все до единой.
Ереван был раем для курильщиков – курить разрешалось когда угодно и где угодно, от кафе до салонов красоты. Но на улице с сигаретой можно было встретить только мужчин, женщины не делали этого прилюдно. Впрочем, как и все остальное. Жить, тщательно скрывая грехи, было чем-то вроде национальной привычки. Мне это напоминало ухоженный фасад какого-нибудь особняка, в котором процветает притон. Обычное дело для любого консервативного общества.
У меня вдруг резко пропал аппетит, и чудесные ароматы, призванные будоражить рецепторы, возымели обратное действие – к горлу подкатила тошнота. Я залпом осушила стакан холодного тана, продолжая недоверчиво коситься на рулетики из баклажанов, салат со странным названием «Табуле», долму, овощи, сыр и зелень. Но если все эти блюда я хоть раз, но пробовала, то сложенные друг на друга тонкие лепешки с размазанным по ним фаршем я видела впервые. Вишенку на этом мясном торте заменяли лимонные дольки.
– Как пицца для нищих, – заметила я.
Тигран, пожелав всем приятного аппетита, как раз пытался перетащить пару лепешек в мою тарелку.
– Так и есть, – согласился он. – Самые популярные в мире блюда придумали бедняки. Итальянцы – пиццу, французы – луковый суп, русские – солянку, армяне – хаш. Все эти блюда проделали путь от глиняных горшков до фарфоровых тарелок.
Он свернул лепешку и протянул мне:
– Ешь!
Из его рук я была готова принять даже яд. Фарш оказался сочным и острым, тесто – хрустящим и свежим. Вместе с таном они составляли идеальную пару. Под окружавший меня со всех сторон аппетитный хруст я съела три лепешки.
– Вкусно?
– Очень!
– Тогда в следующий раз от ламаджо перейдем к луковому супу.
Я не поверила своим ушам:
– В следующий раз?
В детстве я обожала Джонни Деппа и нередко представляла, как мы сталкиваемся на каком-нибудь званом вечере. Он – в стильном костюме, я – в роскошном платье, подчеркивающем умопомрачительную фигуру. Такую, чтобы потерять голову с первого взгляда. Теперь же наша встреча с Джонни казалась убогой фантазией в сравнении с перспективой вновь увидеться с Тиграном.
– Да. Если не будешь врать мне. Уверен, ты сможешь!
– Очень многие с тобой не согласятся. – Прошлое не позволяло мне строить иллюзий.
– Меня не интересуют многие. Ты лучше, чем хочешь казаться. Есть две вещи, в которых я никогда не ошибаюсь.
– И что это?
– Еда и люди.
