Как целует хулиган - Стася Андриевская
Сотряс чувствовал, знал его симптомы, но не боялся. Был у него как-то нокаут с долгой отключкой, периодически случались нокдауны. Тренированная башка, короче. А уж сколько этих заплывших глаз и поломаных ушей! Тренер всё шутил: «Пока нос целый, ты, Магницкий, недобоксёр! Иди тренируйся!» Но на самом деле уважал, выделял среди остальных, пророчил большое спортивное будущее. А Данила подрос и, едва перейдя из средней весовой в тяжёлую, променял спортивный режим на кураж и дворовые бойни.
Сжав зубы, надрезал гематому под бровью, спустил кровь. Жаль льда нету.
Завалившись на диван, вспомнил вдруг про соседкину передачку.
– Барс, кс-кс-кс...
Тот примчался, полный надежд на кормёжку, но Данила только кивнул:
– Братан, притащи там пакет из коридора...
Кот глянул на него как на дурака.
– Дармоед, – борясь с головокружением, снова поднялся с постели Данила. – Поедешь у меня в гаражи жить, понял... – и, открыв пакет, замер.
В груди вдруг как-то непривычно расширилось и погорячело. Сердце радостно заколотилось, отдаваясь тупой болью в виски. Сама пришла! И тут же, следующей волной, догнало разочарование – но больше не придёт... С новой силой заболела голова, отбитые рёбра, порезы... Всё вдруг стало таким раздражающим и не имеющим смысла... А потом нашёл записку: «Верни мои босоножки! Завтра в десять на Заканальной»...
Лежал на диване, снова и снова перечитывая эти две строчки, и лыбился как идиот. И вроде уже даже ничего не болело. И было бы там «Сегодня ночью в Удаче» – встал бы и пошёл. А то до утра ещё ждать и ждать, блин...
Глава 10
К утру сто раз передумала туда-сюда. Измучилась и даже разозлилась на себя: Всего лишь забрать босоножки! Пришла, взяла, ушла. Всё! Не надо ни в глаза ему смотреть, ни разговаривать, ни даже здороваться, если не хочется!
Решила не идти. Всё, уже точно. Однако когда в начале десятого Оксана попросила её погулять с братом, Маринка неожиданно психанула.
– А можно было заранее предупредить? У меня вообще-то планы на это время!
Тут же болезненно заскребло по совести, но Оксана только вздохнула:
– Хорошо, я сама. Но говорю заранее: вечером надо будет погулять с Тёмушкой. Так тебя устраивает? И впиши, пожалуйста, в свои супер-планы на сегодня уборку в квартире. Ты, если помнишь, должна была сделать её ещё вчера.
Остановка «Заканальная» находилась в трёх кварталах от дома, от силы пять минут ходьбы, но Маринка почему-то шла все пятнадцать, а уже на подходе и вовсе остановилась. Стало вдруг как-то не по себе.
Ну и зачем ей эти дурацкие поломанные босоножки? Не проще ли соврать Оксанке, что, например, гуляли с Катькой ночью босиком по набережной, и она просто забыла обувь там? Ну да, по пьяни. Но с этим-то уже, вроде, разобрались?
Ещё более идиотски она чувствовала себя стоя на остановке: пять минут одиннадцатого, десять, пятнадцать...
Что он о себе вообще возомнил? Думает, она ему свидание назначила?! Идиот! Да просто босоножки суперские! И, между прочим, денег стоят! А каблуки можно и новые приделать!
Решительно направилась в сторону его дома. Просто заберёт своё и всё. Имеет право.
Позвонила в дверь, а в ответ тишина. И снова это ощущение, что она дура. Даже щёки вспыхнули, а в груди пронзительно заныла вдруг тоска по Кириллу.
Больно. Как же больно! И сколько глупостей не совершай – а заглушить боль не получается.
Всё мужики – козлы! Да пошли они все!
Пнула в сердцах дверь, и, словно в ответ, ручка на ней вдруг дёрнулась. И ещё раз, как будто кто-то баловался ею с обратной стороны. Из-за двери раздалось истошное мяуканье.
Маринка склонилась к косяку:
– Кс-кс-кс... Барсик, Барсик...
Он заорал ещё отчаяннее, и к участившемуся дёрганью ручки добавился грохот его прыжков.
– Барсик...
Он сиганул ещё, ручка вдруг щёлкнула, и дверь едва заметно приоткрылась.
*** *** ***
Колотить начало ближе к утру, да так сильно, что реально – зуб на зуб не попадал. Тело покрылось липкой ледяной испариной. Ломало. За неимением лучшего, обтирался дядь Серёгиным самогоном. Да что там обтирался – можно сказать умывался, особенно тщательно поливая припухшие порезы. Матерился при этом в голос и молотил кулаком по столу, пережидая резкую обжигающую боль. Потом снова валялся на диване и трясся.
Как отпустило и провалился в сон – этого даже не заметил.
Во сне было хорошо: легко и спокойно. Там был отец и мать, и они были вместе, и, кажется, даже держались за руки. А ещё там почему-то был ЗИЛ-130, крашенный под армейского в хаки. И много-много железа. Данила ходил среди гор корёженного металлолома и различал с первого взгляда: алюминий, чугун, нержавейка, латунь, чермет... И именно от этого и было легко и радостно. Потом вдруг снова стало холодно, заколотило. Сон рассыпался на сумбурные ошмётки, один из которых – куча Шпиковского говна с резкой горькой вонью.
Очнулся от того, что кто-то похлопывал по щеке, легонько, но настойчиво. Продрал глаза и не сразу понял, что происходит. Показалось вдруг, что он валяется с жуткого бодунища, после той самой ночи в «Удаче». Только, вроде, наоборот должно быть: Маринка в дрова, а он огурцом. Разве нет?
Но именно она склонялась сейчас над ним – свеженькая, хотя и испуганная, а он лежал перед ней с треснутой нахрен башкой и мучительной тошнотой...
*** *** ***
В квартире стояла такая жуткая самогонная вонь, что Маринка сразу поняла – он вусмерть бухой. Лежит на диване, замотавшись в одеяло, и страдает с похмелья. Зашибись.
И вот с этим недоразумением она лишилась девственности! Позорище, блин.
Хотела просто сбежать по-тихому, и впредь за сто кварталов обходить этот район, но взгляд случайно упал на окровавленное полотенце на полу и подсохшие бурые капли на паркете. И нож валяется...
– Оксан, это я! – бездумно процарапывала монеткой сердечко на стене перед телефоном-автоматом и обмирала от волнения: спа́лит, точно спалит! – Оксан, а помнишь, у папы прошлой осенью ножевое было, и ты ему антибиотики какие-то колола? А какие?
Конечно, Оксанка встревожилась! Началось: Где ты, с кем ты, зачем тебе, когда вернёшься... Маринка поклялась, что у подружки, медицинский кроссворд разгадывают. Поклялась, что скоро придёт и сделает и уборку, и с Тёмкой погуляет. Что
