Игрок (СИ) - Гейл Александра

— Нам нужно всего лишь время! Проведены огромные работы, и мы почти у цели. Расхождение всего лишь пять процентов… — бросается ко мне самый словоохотливый из собравшихся.

Он, кстати, даже не специалист, просто стратегически выгодный персонаж. Щуплый мужчина, около пятидесяти, в очках в роговой оправе, совсем не красавец, но доверие вызывает одним лишь своим видом. Судя по последней информации, его наняли недавно, причем, подозреваю, ради сегодняшнего выступления. Умеет убеждать, жестикулирует безупречно, но о препарате почти не говорит. Маркетолог, судя по всему, притом плохо разбирающийся в фармакологии. К счастью, меня с детства учили не поддаваться на пустые провокации и отличать пять процентов товара на рынке от пяти процентов в области здравоохранения, поэтому, стряхнув с ушей всю навешанную лапшу, перехожу к сухим фактам:

— В прошлый раз мы пошли на уступки в виде двух процентов. А сейчас должны сдать позиции уже на пять? Помилуйте, именно такую вероятность постоперационных осложнений мы имеем уже сейчас. Больше скажу, вы просите меня вложить деньги в разработку дорогостоящего препарата, качество которого не соответствует заявленным в проекте требованиям.

— Нет, вы неправильно поняли! Мы все еще дорабатываем продукт. Вы же видели прогноз…

— Нет, я видел другое. В попытке ликвидировать опасные побочные действия препарата, вы не просто не смогли удержать прошлый скромный результат, но опустили планку еще ниже. Простите, дальнейшие исследования считаю крайне спорно обоснованными и в дискуссии смысла не вижу. Однако, желаю удачи в будущих разработках. Приятного дня.

И пока оппоненты не успели оправиться от шока и броситься грудью на абордаж, выскакиваю из зала в надежде, что преследовать в коридорах посчитают ниже своего достоинства. Нехорошо подставлять оставшихся там моих людей, но, если останусь с ними, — переливать из пустого в порожнее будут в десять раз дольше.

В лифте на меня с интересом посматривают. Еще бы, заметки о семье Харитоновых печатаются достаточно часто, чтобы узнавали в лицо. Наконец двери открываются на первом этаже, и, сопровождаемый звучащими отовсюду пожеланиями приятного дня, я направляюсь к выходу. Залезаю в машину, тянусь за телефоном, чтобы сообщить отцу об исходе встречи, и только тогда обнаруживаю, что оставил его на столе в конференц-зале. Слишком спешил скрыться от маркетолога. Черт! Перспектива вернуться в место с жаждущими денег и крови акулами, заставляет поежиться.

Но ничего не поделаешь, без телефона даже о помощи не попросишь, и, оставив кейс со всеми документами на пассажирском сидении, направляюсь внутрь здания снова. Услужливые администраторы спрашивают, за чем вернулся. Улыбаюсь им, киваю, но не отвечаю. Остановить не посмеют, так почему бы не сэкономить драгоценное время?

Я почти дохожу до лифта, как вдруг чувствую толчок. Ничего не понимаю. Неужели землетрясение в Петербурге? Не может быть! Показалось, наверное, но в холле так тихо, значит, галлюцинация у нас общая. И точно, еще толчок. На этот раз слышится коллективное аханье. И, будто только его и ждали, — внезапно здание начинает вибрировать. Сначала не очень сильно, затем так, что начинают падать стеллажи с буклетами. Какого..? Сверху раздается жуткий треск, звон стекла… трос лифта лопается, и кабина с кричащими людьми проносится вниз, ударяется о дно шахты и вызывает локальный взрыв. Это очень громко, и я на инстинктах отскакиваю назад, мигом обретя способность двигаться. Паника. Люди кричат, спешат к выходу, и я с ними. Образуется давка, кто-то выбивает стекла, чтобы освободить еще один проход, но осколки ранят окружающих, и становится только хуже.

Упавших топчут ногами. Пытаюсь притормозить, чтобы не оказаться в эпицентре сошедшей с ума толпы. Идея, прямо скажем, не блеск. Уже мгновением позже меня толкают на пол, потом несколько раз пинают. К счастью, удается отползти в сторону и затаиться между стойкой администрации и чугунной вазой. С трудом верится, что не затоптали…

Отдышавшись, снова с надеждой смотрю на выход, и в этот момент вижу, как толпу «спасшихся» накрывает градом камней заваливающегося набок здания. Ловушка. Выхода нет. А потолок уже идет трещинами. Никогда еще мне не было так страшно… Нас не учат безопасности в условиях землетрясений, но на инстинктах заползаю поглубже между вазой и стойкой и прижимаю к груди колени так тесно, как это возможно. А затем впервые в жизни начинаю молиться…

Жен

Вне зон сейсмической активности практически все обрушения происходят вследствие человеческого фактора. Стройматериалы, ошибки в конструкциях… Ну и умышленные действия забывать не будем, естественно. Иронично. Люди научились ограждаться от природных катаклизмов, чтобы создавать собственные. Монополизировали власть над бедами друг друга. И счастливы этим обстоятельством. А иначе зачем бы Павла Юрьевна посадила меня в одну скорую с Горским? Иной причины не вижу, ибо после вчерашнего Владиславу Яковлевичу даже в глаза смотреть стыдно. Да еще машина набита оборудованием и медикаментами почти под завязку. В общем, мы здесь вдвоем. Если водителя не считать, конечно.

Отворачиваюсь к окну в надежде, что допрос не устроят. Не прокатывает.

— Почему не сказала? — тихо произносит Горский, игнорируя мои попытки раствориться в пейзаже за окном.

— Не люблю смешивать личное и работу.

— Но вчера именно это и случилось.

— Мне жаль. Я не должна была оперировать.

— Не должна, — соглашается он. — Но пошла поперек больничного устава, не говоря уже об этике.

Как же это бесит.

— Доктор Горский? — поворачиваюсь к нему. — Вот, допустим, человек полез подлатать крышу. Он думал, что это правильное решение, ведь он обладает навыками ремонта, а мастеров надо искать, потом ждать, и дождь льет сейчас, не через два дня. Но есть проблема — спускаясь, упал. Сломал ногу, попал в больницу. — На губах моего спутника появляется улыбка. — А домочадцы ходят и зудят: «Вот, тебе не стоило лезть, ты же знал, что можешь свалиться», — и так далее по списку. Скажите, что в таких случаях рекомендуется делать?

— Выгонять мозгоедов вон, потому что они не помогают вовсе, — со смешком отвечает Горский, в два счета разгадав подтекст, но затем становится серьезным. — Я тебя понял. Но ситуацию, Жен, ты описала неверно. Компетенция главы семейства вопросов не вызывает, просто он был нетрезв.

Черт, а ведь Горский прав. Я была заторможенной, плохо соображала… Да, признаки опьянения, только без опьянения. Окей, допустим. Но все-таки напоминать мне об этой ошибке раз в пятнадцать минут не обязательно.

Наконец скорая останавливается, и от мысли, что сейчас мы с Горским разойдемся в разные стороны, загораюсь почти неприличным энтузиазмом. И все же, когда вылезаем из машины, Владислав Яковлевич подает мне руку, а я принимаю помощь в надежде на то, что в ней скрыт сакральный смысл оливковой ветви мира… и затем застываю на месте. Боже мой, такого я не видела никогда…

Пострадали не только люди, находившиеся в офисах — завалившееся набок здание даже движение перекрыло. Раненых море. Не знаю, что стало причиной обрушения, и счастлива, что не мне выяснять, но, когда речь идет о сложной конструкции, каждая из частей которой может содержать в себе дефект, и на основе физики установить картину трагедии не так-то просто. Мне проще лицемерно надеяться, что я никогда не узнаю личность человека, позволившего случиться подобному горю, как и причины, по которым он допустил подобное. Увы, они могут быть, и я бы не хотела задаваться вопросом стоят ли таковые прощения.