Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Ни один мускул не дрогнул на моём лице, услышав фамилию первого заместителя прокурора города Ильдара Саламовича Сагитова. Но она же не рассчитывала, что я завиляю хвостом?

Я накинул на бёдра полотенце, стоя в ванной. И оставляя мокрые следы на полу, пошёл за моей прокураторшей в гостиную.

Яркость дня после сумрака ванной ослепила, заставив привыкать к солнечному свету заново.

— И в связи с чем меня вдруг вспомнил Ильдар Саламович? — не забыв прихватить из ванной бокалы, я подлил шампанского и завалился на крутобокий диванчик.

— С тем, что ты умыкнул его крестницу как дремучий горец, а ещё интеллектуальный бандит называется!

— То есть ключевое слово всё же бандит? — усмехнулся я.

— Ну, судя по роже Тоцкого особо ты не церемонишься, — села она. Распахнувшиеся полы халата оголили её закинутые одна на другую длинные и крепкие ноги.

— Мужик был пьян. Еле стоял на ногах. Боюсь, он сам упал, — пожал я плечами.

— Серёж, — она расставила ноги и наклонилась ко мне, уперев локти в колени. — Не лезь в это дело, а?

Тёмные волосы её лобка держали взгляд как намагниченный, не позволяя смотреть выше, но всё же я сделал над собой усилие и посмотрел в её бездонные синие глаза.

— Ир, это не твоя компетенция. Ты занимаешься организацией рассмотрения писем и приёма граждан.

— А ещё вопросами управления по надзору за процессуальной деятельностью в органах Следственного комитета.

— И ты мне очень помогла с Тоцким, но…

— Но что? Что, если скоро это будет моя компетенция, Серёж?

Я больше не мог это видеть. Встал, оставил в сторону её бокал и посадил её на стол.

— Что, если скоро дед Мазай отправится на пенсию, Сагитов сядет в его кресло, а я… — она порывисто вздохнула, сжав бёдрами мою руку. Сама развязала халат, легла на стол и выгнулась мне навстречу, раздвигая ноги.

— А ты станешь первым заместителем прокурора, — закончил я за неё.

Пощекотал языком клитор, прошёлся вверх-вниз по гладким складочкам. Розовой, припухшей, нежно пахнущей пеной для ванны киске. Мои колени упёрлись в ворсистый ковёр. И я накрыл губами бугорок её удовольствия… как замысловато любили называть всё это девочки. Но я-то был не девочка.

Выебу я тебя сейчас, Ирка. Сначала языком. А когда ты начнёшь повизгивать от нетерпежа, воткну член в твою мокрую дырку. И клянусь, к тому времени она будет не просто влажной, ты будешь течь ручьём, а потом хрипеть от изнеможения, извиваться подо мной как последняя сука и выкрикивать самые грязные ругательства, какие знаешь. Потому что я не буду тебя трахать, я буду тебя ебать, пока ты не начнёшь умолять о пощаде…

— А-А-А! Стой! Всё! Всё, я больше не могу, — уткнулась она лицом в подушку. — Я же завтра не смогу ходить.

Я посмотрел на часы. Жаль, что мне пора. А то она бы и сегодня не смогла.

— Жива? — наклонился я, чтобы её поцеловать. — Не слишком жёстко?

— Ненавижу тебя, Моцарт! Скажи, — развернулась она, вся мокрая от пота, тяжело дыша, — тебя же не потому зовут Моцарт, что ты всю школу проходил со скрипочкой, а потому что виртуозно владеешь другим смычком?

Я загадочно улыбнулся.

— Как знать.

Когда я вышел из душа, она ещё валялась на кровати.

— Тебе разве не надо на работу? — я натягивал одежду.

— К чёрту работу! Закажу себе ещё шампанского, посмотрю какую-нибудь киношку, поваляюсь в ванне с маслами.

— Ни в чём себе не отказывай, — подтянул я её к себе, сочно поцеловал и отпустил. — Я закажу тебе шампанского. До встречи!

— Моцарт! Не бросай меня!

Я остановился. Вот заладили! Одна: нас разлучат, вторая: не бросай.

— Она просто глупенькая маленькая девочка, которой не повезло.

— Зачем тебе Сагитов, когда у тебя есть я? — упрямо стояла она на своём. — Вот только не делай такое лицо, словно я несу ерунду. Я же не дура, Сергей. Она крестница Сагитова, а он на тебя давно точит зуб. Это не может быть простым совпадением, Моцарт!

— Ира, смотри кино, — кинул я ей на кровать пульт. — И прекрати во всём искать скрытый смысл. Мне отдали её за долги. Её отцу нечем расплатиться за мои услуги. А они, как ты знаешь, стоят дорого. Поэтому будь добра, если не хочешь, чтобы девчонка расплачивалась по гроб жизни, не трогай Тоцкого. Он знает, что за ним должок прокуратуре, и этого достаточно. Мне надо чтобы он снова был в деле. Чтобы у него не было другого выхода — только снова быть в деле. Я закончу, а потом еби его, пока тёпленький.

— Ты не представляешь куда тянутся от него ниточки.

— Поверь мне, я представляю.

— Тогда и ты мне поверь. Когда ты засунешь в эту девчонку свой член, она не захочет тебя ни с кем делить. И будет в своём праве, если станет твоей женой.

Бабы! Покачал я головой. Будь они хоть трижды прокурорами, учёными или президентами, мысли всё об одном: о члене.

— Приму к сведению, — улыбнулся я.

— Как? — крикнула она, когда я уже открыл дверь.

— Постараюсь не засовывать в неё свой член… без особой необходимости.

Глава 12. Евгения

— Я могу поговорить с тобой по секрету, крестница? — мягкая тёплая ладошка дяди Ильдара легонько потянула меня к гостиной.

Крестница. Я невольно улыбнулась. Нет, он не был моим крёстным отцом, тем более он мусульманин. Но так уж повелось, что с детства он звал меня крестница и свято обещал моим родителям, что, если вдруг с ними что-то случится — он обо мне позаботится.

— Папа… — оглянулась я, — я хотела с ним поговорить. А где мама?

— О, не волнуйся, папа не против, что с тобой поговорю я, — ответил дядя Ильдар. — А маму мой водитель повёз до магазина, она скоро будет.

Я посмотрела на закрывшуюся дверь. Мой дом и дом Моцарта, наверное, единственные места куда не заходил телохранитель. Но почему-то сейчас мне хотелось, чтобы он был рядом. Иван меня успокаивал. А в последнее время я что-то боялась разговоров по душам.

— Пошепчемся, — скорее поставил меня в известность дядя Ильдар, чем спросил.

— А вы знаете о папиных неприятностях? — села я на обитый зелёной кожей антикварный стул.

В большой гостиной, как мы называли эту комнату, сильно смахивающую на музей, особенно чувствовался дух девятнадцатого века — времени постройки дома и этой старой квартиры на предпоследнем этаже (верхний этаж надстроили позднее). Когда-то давно она принадлежала моей пра-пра-какой-то-там-бабушке вся. Потом её дочь с семьёй ютилась всего лишь в комнатке без окон, где сейчас у нас кладовка. Но теперь мы снова занимаем эту квартиру с высоченными потолками, чудом уцелевшим настоящим паркетом и большими окнами целиком.

— Именно об этом я и хочу с тобой поговорить. О папиных неприятностях.

— Правда? — оживилась я. Раздавленная предательством Артура, я всю дорогу проплакала. Но теперь во мне, как водка на дне гранёного стакана, что была изображена на картине другой моей именитой прабабки — художницы, плескалась злость.

Неужели я, наконец, заслужила правду?

— Твой отец, милая, хотел сделать очень хорошее дело: спасти от сноса памятник культуры и искусства. Уберечь историческое наследие нашего города, пострадавшее от варварства, равнодушия властей, а, возможно, и элементарной нехватки бюджета, малообразованности и косности. Он потратил все деньги на покупку бывшего особняка твоей прабабки.

— Особняка? Но мы и так уже живём в квартире княгини Нелединской-Мелецкой.

Он потянулся к краю стола, где лежала большая папка.

— В эту квартиру она переехала, впав в немилость у жены государя. Тогда особняк был отдан за карточные долги мужа, — открыл он увесистый фолиант в кожаной обложке. — Мы только что обсуждали это с твоим отцом. Вот смотри.

Честно говоря, я совсем не разбиралась в архитектуре, а уж в тех развалинах, заросших травой, исписанных краской и неприличными словами, что были на фотографиях, тем более не смогла увидеть ни исторической, ни тем более художественной ценности объекта № — далее шло не менее двадцати цифр, разделённых дефисами — как он был обозначен в каких-то архивных документах. Но я знала папину страсть и трепетное отношение к прошлому своей семьи. Знала, как много для него значила каждая мелочь, будь то мельхиоровые «Щипцы для конфетЪ и сахара» или «Машинка для чистки вишенЪ», что он бережно собирал и держал здесь же в большой гостиной в застеклённом шкафу.